девочка трех лет. Золотистые кудри, огромные синие глаза. Она была очень храброй и взрослой для своего возраста. В отличие от других малышей не пряталась «за мамину юбку» (кстати, сопровождал ее отец), не плакала при заборе крови, не боялась персонала. Очень открытая и веселая, малышка тут же покорила сердца юных студентов. Медсестры шикали: «Нельзя привязываться к пациентам!» Нам было все равно. Мы с удовольствием проводили с ней время и сопровождали ее на все процедуры.
Настал день, когда нам объявили, что девочке предстоит операция. Мы должны были сопроводить пациентку и помочь медсестрам подготовить ее к операции. Выполнив все поручения, мы отвезли девочку в операционную. К 14:00, когда нам настало время уходить, операция все еще продолжалась. Студенты начали разъезжаться по домам.
На следующий день я будто на крыльях летела в больницу, чтобы поскорее узнать о ее состоянии. На лестнице я столкнулась с отцом девочки. Без задней мысли я проскочила в отделение и сразу направилась к медсестрам.
– Ну как она? Можно ее увидеть?
– Сердце девочки не выдержало, она умерла во время операции. Хирурги не могли ничего сделать, ткани просто расползались.
Внутри все оборвалось. Глаза застилали слезы, ком в горле не давал дышать. В тот день всех студентов, проходивших практику в кардиологии, отпустили домой – мы просто не могли там находиться.
По окончании практики в голове вертелась только одна мысль: «Медицина – не мое. Здесь умирают люди, и я никогда не смогу к этому привыкнуть».
Я поехала в деканат с твердым намерением забрать документы. Документы мне, понятное дело, никакие не вернули, за что впоследствии я еще буду искренне им благодарна. Наверняка я была не первой, кто, столкнувшись со смертью пациента, решал навсегда уйти из медицины.
Со временем легче не стало. По-прежнему смерть пациента – это боль. Но теперь я знаю, для чего это все. Aliis inserviendo consumor – «Светя другим, сгораю сам». Так определено предназначение истинного врачевателя, и я с этим утверждением согласна.
Глава 3
Когда я шла в медицину, я еще не определилась с врачебной специальностью. Терапия во всем своем многообразии ответвлений (в которую мы влюбились всей группой благодаря преподавателю цикла внутренних болезней), хирургия (с первого курса мы ездили на дежурства), акушерство, реанимация.
Мое внимание особенно привлекала онкология. Не в силу простого интереса или желания чувствовать себя супергероем в белом халате, способным вырвать больного из лап смерти, нет. К сожалению, моя семья была знакома с онкологией не понаслышке, и это наложило свой отпечаток.
Мама всегда была очень сильной. Я никогда не видела ее в слезах: она умела контролировать свои эмоции. О том, что у мамы диагностировали рак, я узнала постфактум. К тому моменту она прошла терапию и больше не находилась на волосок от смерти. Только тогда ее болезнь перестала быть запретной темой. Я в то время уже осознавала, что это за диагноз и какова частота рецидивов. Новость о том, с чем столкнулась мама, меня, мягко говоря, шокировала. До сих пор отчетливо помню ощущение страха, беспомощности и навязчивое: «А вдруг?..» А вдруг что-то пойдет не так? А вдруг болезнь вернется? Да, страх стал моим неразлучным спутником на какое-то время. Позже, когда я поступила в медицинский, мне захотелось разобраться в этой истории «от» и «до». Однако, как выяснилось, помимо «хочу», в медицине вполне оправданно существует такое понятие, как «профнепригодность».
Первый год учебы в медицинском выдался крайне насыщенным. Словно тебя выкидывают из лодки посреди озера: ты либо поплывешь, либо пойдешь ко дну и, нахлебавшись воды и тины, вряд ли когда-либо еще захочешь учиться плавать.
После практики в кардиологии и связанных с ней потрясений прошло полгода, а значит, вновь предстояло «идти в поля».
На этот раз практиковаться мы должны были в крупнейшей больнице нашего города. Нам предложили выбрать любое отделение – по интересам. Я и еще пять моих самоотверженных (читай: склонных к мазохизму) однокурсников выбрали онкогематологию[1].
Нас встретила строгая женщина средних лет – старшая сестра. Показала нам отделение, рассказала о распорядке и наших обязанностях. Особое внимание было уделено врачебной этике и деонтологии[2]: люди здесь не просто лечатся от болезни, они воюют со смертью, и нам, неоперившимся юнцам, надо было тщательно следить за тем, что и кому мы говорим.
В первый день практики мне дали задание: сопроводить одного из пациентов на фибробронхоскопию[3]. Пациент сидел в кресле-каталке и пытался изобразить улыбку на своем зеленоватом, землисто-сером лице. По виду мужчина был ровесником моего отца. Только вот папа – крепкий, атлетичного телосложения человек – каждые выходные выбирается в лес покататься на лыжах или велосипеде, в зависимости от времени года. По сравнению с ним пациент казался мне даже еще более изможденным, чем, возможно, являлся на самом деле. Меня коробило от мысли, что вместо лесных прогулок и домашнего уюта у этого еще молодого мужчины – больничные стены.
По дороге в кабинет ФБС, помня про этику и деонтологию, я молчала, так и не сумев подобрать нужные слова. Там нас встретили врач и медсестра и попросили пациента раздеться по пояс. Я подошла, чтобы помочь ему встать, но он вежливо убрал мои руки: «Что ты меня за умирающего держишь? Я сам могу!» Он все-таки поднялся, кое-как снял с себя кофту, но, видимо почувствовав головокружение, опустился обратно в кресло.
Мы не замечаем в своей жизни таких простых и привычных действий, но для некоторых это – маленький подвиг, отказ смириться со своей болезнью.
Пациенту помогли пройти к специальному креслу. Врач подмигнул мне:
– Видела, как проводят фибробронхоскопию? Оставайся, хотя бы будешь иметь представление.
Я предпочла остаться у двери, ближе подойти не решилась.
Мужчине объяснили ход процедуры. Будет ощущение, что нечем дышать, но это не так. Ни в коем случае не паниковать! Держать себя в руках.
Через нос в дыхательные пути ему завели тоненький зонд с крошечной камерой. Мужчина зашелся кашлем, у него заслезились глаза. Когда зонд прошел в трахею, пациент начал задыхаться и нервничать. Дальше я смотреть не смогла и вышла.
Окончания процедуры дождалась в коридоре и сопроводила больного обратно в отделение. После этого я прямиком направилась к старшей сестре:
– Извините, но проходить практику у вас я не смогу. Я хотела бы перевестись в другое отделение.
В онкогематологию я вернулась только спустя несколько лет, во время прохождения одного из циклов. Наша преподавательница, работавшая там
