Арбуз
Арбуз — это пиршество лета.
Планету рождает планета.
Арбуз — это зори во взоре
Да свежесть предутренней зыби.
Арбуз — это Красное море,
Где плавают черные рыбы.
Сахарные сливы
Дом стоял на курьих лапках.
Мимо тропка пролегла.
На крыльце сидела бабка —
Бабка сливы стерегла.
Обжигаясь о крапиву,
Спотыкаясь на ходу,
Знаком, знаком, молчаливо
Я в обход веду орду.
По сырому, по глухому,
По таинственному рву.
— Тихо!
— Тише!
Мы у дома.
Где же сливы?
Сливы рву!
Ранним летом это счастье —
Сливы стряхивать с ветвей.
Хоть и жалко их отчасти,
Суй за пазуху скорей!
Там лежат они сырою
Горкой в капельках дождя,
Кожу мокрой кожурою
Под рубашкой холодя.
Но порой за тем занятьем
Заставала бабка нас
И молитвенным проклятьем
Осыпала нас не раз.
Мы от бабкиных анафем,
Убегаем до реки —
Не боимся мы анафем,
А боимся мы клюки.
На полянке у осоки
Ноги делали привал.
Уплетаем в обе щеки:
Пировать — так наповал!
Не жалели мы наживы,
Мы жевали второпях
И разламывали сливы
С треском сочным на зубах.
Долго, долго ароматный
И прохладный, как в саду,
Оставался запах мятный
От оскомины во рту.
…Мне бы жизнь прожить, как начал:
С пылу, с лету, впопыхах!
Пред лицом — лицо удачи,
За спиной — веселый страх!
Чтоб до смерти только юнгой
Быть у жизни на борту,
С тою детской жадной слюнкой,
С той оскоминой во рту!
Лошади
За диким пляжем у сетей,
Где проходил в жару я,
Загнали в море лошадей
Мальчишки, озоруя.
Шел в море медленный косяк
Над мелкими волнами,
На берег луговой кося
Татарскими глазами.
Ступали кони наугад,
Шагнут и вновь упрутся.
Казалось, лошади хотят
От моря отвернуться.
Среди могучей синевы
Шли лошади — пугливы.
Они движеньем головы
Отбрасывали гривы.
Но вот — не окрик и не кнут, —
Внезапно хорошея,
Остановились. Море пьют,
Вытягивая шеи.
Так зов морей неудержим!
И всякому понятно —
Ломают лошади режим
Извечный, травоядный.
И стало ясно без помех,
Без домысла чужого,
Что хватит этого на всех,
Соленого, большого.
Сквозь голубую кутерьму
Просвечивали пятна,
И было морю самому,
Что пьют его, приятно.
Земля и небо, жизнь и труд,
Зеленые нагорья
Молчат… А кони море пьют,
Не выходя из моря.
Осень
Дай бог такой вам осени, друзья!
Початки кукурузные грызя,
Мы у огня сидим.
Ленивый дым,
Закручиваясь, лезет в дымоход,
И, глядя на огонь, колдует кот.
Дрова трещат, и сыплются у ног,
Как с наковальни, яростные брызги.
Замызганный, широкобокий, низкий,
К огню придвинут чёрный чугунок.
Мы слушаем, как в чугунке торопко,
Уютно хлюпает пахучая похлёбка.
Золотозубая горою кукуруза
Навалена почти до потолка.
И наша кухня светится от груза
Початков, бронзовеющих слегка.
А тыквы уродились — чёрт-те что!
Таких, наверно, не видал никто:
Как будто сгрудились кабаньи туши,
Сюда на кухню забредя от стужи.
Они лежат вповалку на полу,
Глядишь — вот-вот захрюкают в углу.
И прежде чем варить их над огнём,
Те тыквы разрубают колуном.
Нанизанные на сырой шпагат,
На гвоздике у закопчённой дверцы,
Как ленты пулемётные, висят
Три связки перца.
Крестьянский перец выжигает рты.
Он учит нас ценить глоток воды.
Над медленным огнем сидим. Глядим.
Желтеет пламя. Голубеет дым.
Вдруг — настежь дверь.
И прямо из тумана —
Им хоть по снегу бегать босиком —
Ребята входят. Вёдрами каштаны
Несут с собой. И следом — ветер в дом.
Сейчас в лесу во всей осенней мощи
Багряные каштановые рощи.
Каштаны летом покрывают ёжики,
Дотронешься — уколешься нежданно.
Придумала природа эти ножики,
Чтоб до поры не трогали каштаны.
Теперь колючая распалась кожура,
И сыплются каштаны из нутра.
В такие дни, вставая на рассвете,
Их собирают дети и медведи.
Дай бог такой вам осени, друзья!
Дай бог вот так сидеть вам у костра,
Каштаны ли, орехи ли грызя,
За тихою беседой до утра.
Фламинго
В зоопарке узнал я, не в школе:
Умирают фламинго в неволе.
У директора вечно волынка,
Нарушается план по фламинго.
Умирают без шума, без жалоб.
Что ей, птице? На ножке стояла б…
В теплоте электрической грелки
Подаются лягушки в тарелке.
А по стенам от края до края
Виды все африканского рая.
Виды разные и пампасы,
Травы красные, как лампасы.
Над фламинго кричат попугаи,
Колорит создавать помогая.
Жизнь прекрасна. Одна лишь заминка:
Умирают в неволе фламинго.
Буйволы
Буйволы по берегу крутому
Всем своим семейством толстокожим
В полдень потянулись к водоему.
Входят в воду. Выбирают ложе.
Тяжелее броненосных глыб,
Черные, лоснясь до синевы,
Над водою лишь рогов изгиб
Да сопение жующей головы.
Вот лежит недвижно и угрюмо
Стадо молчаливых работяг.
Нравятся мне эти тугодумы
За медлительный, но твердый шаг.
За характер, не гадающий заранее —
Камни ли ворочать, в горы ль, в грязь.
Много людям сделали добра они
Молчаливо, не ласкаясь и не льстясь.
Им под стать, где трактор не пройдет,
Землю выпахать и, встретивши врага,
Защищаться, выставив вперед
Узловатые, гранитные рога.
Пусть медлительны в работе буйволицы,
Их доить дояркам нелегко,
Но зато в подойники струится,
Как смола, густое молоко.
Каждый день по берегу крутому,
В полдень появляясь неизменно,
Буйволы проходят к водоему,
Отработав утреннюю смену.
Пот
Распахнул он рубашку на горле,
Потянул через голову вверх.
Там, где мышцы ее протерли,
Тело глянуло из прорех.
И ударил запах работы,
С ароматами лета споря,
Крепкий запах горячего пота
Всколыхнулся, как запах моря.
В горы
Желтая пыль на моих башмаках.
Асфальт, как воск, плавит жара.
Я так давно не был в горах,
Я так давно не сидел у костра.
Я вас не забыл, мои земляки,
И тревоги военных ночей,
И случайный под буркой ночлег.
Я пил из Волги. Я пил из Оки.
Но железный запах горных ключей
