нескольких шагов, остановился – возле его ворот стояла та самая красная машинка, которую он видел раньше утром. Внутри сидела молодая женщина.
Макс подошёл, стукнул костяшками пальцев по стеклу. Женщина улыбнулась ему, открыла дверцу, выбралась из своей игрушечной машины.
– Вы что-то ищете?
– Я заблудилась в ваших лабиринтах, – чуть хрипловатым, но очень приятным голосом заговорила она, продолжая улыбаться, – Я ищу дом Владимира Бонье. Вы знаете такого?
– Бонье?… – вежливая улыбка сползла с лица Макса.
– Да, Владимира Сергеевича Бонье.
– А… Э… – замычал Макс, – Мм… Вы не хотите зайти ко мне в дом и выпить кофе?
Она тоже перестала улыбаться, нахмурилась:
– Нет, не хочу. Если знаете, где его дом – скажите. Если нет – хорошего дня, – она взялась за дверцу.
Макс потёр себе переносицу, потом посмотрел на неё:
– Постойте. Вы меня неправильно поняли. К нему сейчас нельзя, у них несчастье…
– Несчастье?… А! Я встретила здесь Скорую! Кто-то заболел?
– Не заболел… – Макс откашлялся, – Владимир Сергеевич умер.
Она замотала головой:
– Этого не может быть! Мы с ним говорили только вчера вечером!
– Я тоже говорил с ним вчера вечером. Давайте, всё-таки зайдём в дом…
В кухне Макс сварил им кофе, разлил по чашкам, поставил на стол, рядом встали сахарница, сливки и печенье. Женщина, глядя в свою чашечку, молча, пила чёрный несладкий кофе, потом подняла на Макса глаза:
– От чего он умер?
Макс пожал плечами:
– Я не знаю. Когда я пришёл, врач был всё ещё там, у него в спальне… Я говорил с его братом. Подозревают остановку сердца, – Макс посмотрел на неё, – А он Вам – кто?
– Наниматель.
– Наниматель?
– Да. Он заказал мне картину, но хотел, чтоб я писала её у него в доме. Это было так кстати…
– Вы художник?
– Да. Не очень удачливый… Я закончила Академию на набережной, пыталась выставляться, но без особого успеха, – она усмехнулась, – Владимиру Сергеевичу рассказал обо мне кто-то из наших с ним общих знакомых, Бонье ведь известный искусствовед, вращается в артистических кругах. Вращался… И, он был таким милым! Сказал, что всю жизнь искал своего стихийного художника, и что, когда я закончу нужную ему картину, он закажет мне ещё одну. Вулкан. Я так радовалась, думала – наконец-то повезло…
Макс потёр небритый подбородок:
– Мм… «стихийный художник»? А что это такое, если не секрет?
Она улыбнулась:
– Не секрет. Я рисую природные явления, но не рассветы и закаты, а что-то, где есть драма. Как объяснить… – она прищёлкнула пальцами.
– Торнадо?
– О, да! Смерчи – это моё любимое. Но у меня есть и лесные пожары, и снежные лавины…
– Звучит очень страшно, – рассмеялся Макс.
– Страшно, но и грандиозно!
– Вы хотите сказать, что видели всё это своими глазами?
– Конечно! Я весь Техас проехала вдоль и поперёк с охотниками за Торнадо! В Италии видела и извержение вулкана, и страшный шторм! А вот в Индонезии, к слову, случай был…
…Она рассказывала о бурях и наводнениях, о ежедневных грозах Явы, Макс внимательно слушал, и, заодно, разглядывал свою визитёршу. Чёрные шёлковые волосы ниже лопаток, роскошные брови вразлёт, глаза смотрят тёмным янтарём. Умытое лицо, простая одежда, но этой южной красе в бледных северных широтах никакие приукрасы и не требовались. Она поднялась, чтоб сполоснуть свою чашку, Макс окинул взглядом её фигуру, которая в современные стандарты красоты вписывалась не до конца: персидская наложница, героиня итальянского неореализма – крутые бедра, полные плечи, гибкая талия, высокая крепкая грудь. Брюлловская виноградница.
… – Интересно! Очень интересно Вы рассказываете!
– Спасибо, – она мягко улыбалась, – Как Вас зовут?
– Макс.
– Я Алекс. Откуда такой гомон?
Макс хлопнул себя ладонью по лбу:
– Мои собаки! И Бомка до сих пор взаперти сидит… – он покачал головой, быстро вышел из кухни, но через минуту вернулся, держа за ошейник приземистого круглоголового питбуля.
– Это – «Бомка»? – она удивлённо смотрела на пса, Макс кивнул, – Я думала, что Вы котёнка принесёте…
Макс усмехнулся:
– Он безвреднее котёнка. Кот тоже есть, но Вик выйдет только когда сам решит.
– Вик?
– Викинг.
– Ясно. Кот – Викинг, а вот этот телёночек – Бомка.
– Они питомцы моего сына, и он сам давал им имена. Котёнок самый обыкновенный был, деревенский. Его поранила лиса – их тут много, он потерял глаз, прибился к нашему двору, но быстро поправился и Лёня… Лёня – это мой сын, сказал, что он настоящий викинг. Мальчик тогда был увлечён кельтами, тевтонцами, скандинавским эпосом. Старшая Эдда, Младшая Эдда… А Бомка – он страшный увалень, маленьким был, вообще, точь-в-точь мягкая игрушка, даже пахло от него почему-то, как в детском магазине… Он в жизни мухи не обидел, не бойтесь его.
– Я не боюсь… почти.
Она шагнула, осторожно погладила пса по серой голове, тот заулыбался, громко забил хвостом по деревянному полу, Алекс засмеялась:
– Хороший… Но, судя по этому лаю, у Вас ещё собаки есть? Вы заводчик?
– Да. Хотите посмотреть?
– Хочу! – с готовностью отозвалась она, – Мне торопиться некуда. Как и возвращаться…
Макс взглянул на неё, но расспрашивать не стал.
Они вышли из дома через заднюю дверь, прошли по мощёной дорожке до высокой деревянной загородки, Макс открыл калитку во второй двор, пропустил Алекс вперёд. Она остановилась, огляделась:
– Как у Вас много земли!
– Это от деда. Он родился в этой деревне, тогда она считалась глухой провинцией – 40 километров от Ленинграда! Это сейчас город уже почти вплотную подступил… И земля здесь раньше копейки стоила, дед в своё время, по случаю, прикупил большой соседний участок и получился вот такой внушительный надел…
– А за забором что? Пустырь?
Макс нахмурился:
– Та земля принадлежит Бонье. Я много лет уговаривал его продать мне этот пустырь или сдать в аренду, тогда я смог бы готовить больше лабрадоров, но он – ни в какую!
– Почему?
Макс пожал плечами:
– Владимир Сергеевич своеобразный человек. Был.
Она коротко вздохнула и снова принялась разглядывать двор:
– В этих домиках живут собаки?
– Да. Там, слева – бигли.
– Вы разводите разные породы?
Макс улыбнулся:
– Бигли – это коммерция, хотя я и люблю их всех.
– А лабрадоры?
– Лабрадоры… – начал было рассказывать Макс, но услышал позади шум, осёкся, обернулся.
В калитку ввалился кряжистый рыжий парень в джинсах и расстёгнутой вязаной кофте на голое тело. К нему подскочил радостный Бомка, завертелся, принялся бодать его в колени круглой головой. Рыжий желтозубо улыбнулся, погладил собаку, перевел взгляд на Макса, икнул:
– Пабло! Что это у тебя, ворота нараспашку, дом открыт, заходи – кто хочешь…
– Ты что, дурак, пьяный что ли? Ведь ещё утро!
Рыжий приложил руки к груди:
– Зачем обижаешь? Нужно было Иваныча уважить…
– Ты с Игорем пил?
– Да. Боносье откинулся, слыхал?
В
