подобный прием, я ведь не могла догадаться… Но, -добавила она живо, — вы сказали, что это дитя — моя племянница…
— Марианна — дочь вашей сестры Анны Селтон и маркиза Пьера д'Ассельна, ее супруга. И если, миледи, я пришел просить у вас помощи и покровительства для нее, то это потому, что во всем мире ее могут приласкать отныне только вы… и я.
Медленно, не спуская глаз с аббата, Эллис пятилась назад, пока ее дрожащая рука не наткнулась на подлокотник кресла, в которое она тяжело упала.
— Что произошло? Где моя сестра… мой зять? Раз вы принесли мне их дитя, значит…
Она не посмела докончить фразу, но тревога, сквозившая в ее голосе, дала понять аббату, что она уже догадалась. Его серые глаза наполнились слезами и с бесконечным состраданием обратились к старой деве. В своем светлом шелковом платье и нелепом белом чепчике с зелеными лентами, укрывавшими ее пылавшую пламенем скудную прическу, она оставляла одновременно и странное и внушительное впечатление. Чисто инстинктивно она спрятала под кресло больную ногу. Падение с лошади, случившееся пять лет назад, сделало ее хромой без всякой надежды на излечение. Аббат достаточно разбирался в человеческих душах, чтобы понять ее скорбь и надменное одиночество. Он был глубоко огорчен тем, что вынужден был усугублять ее страдания.
— Простите меня за то, — прошептал он, — что я стал для вас вестником несчастья. Вот уже месяц — вы без сомнения знаете об этом — как королева Мария-Антуанетта взошла на эшафот, уже обагренный кровью ее царственного супруга, несмотря на усилия группы верных, пытавшихся избавить ее от этой участи. Они потерпели неудачу… Два дня спустя некоторые из них заплатили жизнью за свою верность правому делу. Маркиз д'Ассельна был в их числе…
— А моя сестра?
— Она решила разделить судьбу супруга и позволила арестовать себя вместе с ним. Жизнь без Пьера не имела Для нее никакого смысла. Вы знаете, какая глубокая, страстная любовь их соединяла. Они пошли на эшафот рука об руку, улыбаясь, как они шли под-венец в Версальской часовне.
Рыдание прервало его речь. Крупные слезы катились по лицу Эллис, даже не пытавшейся их скрыть. Они казались ей такими естественными. Уже давно, не отдавая себе в этом отчета, она предчувствовала, что их придется пролить. С того самого дня, когда Анна, ее очаровательная младшая сестра до того влюбилась в красивого французского дипломата, что ради него отказалась от своей родины, религии, от всего, что было ей дорого до появления Пьера д'Ассельна. Анна должна была быть герцогиней на родине, но предпочла стать маркизой во Франции, разрывая этим сердце старшей сестры, старше ее на пятнадцать лет, которая заботилась о ней после смерти их матери. И с тех пор Эллис не оставляло ощущение, что ее малютку Анну ожидает трагическая судьба, хотя она не могла понять, что породило это предчувствие. То, что сообщил ей аббат де Шазей, явилось воплощением наяву ее кошмаров.
Растроганный этой молчаливой скорбью, маленький человек в черном стоял перед ней, машинально покачивая спящую девочку. Но внезапно Эллис приняла свой обычный вид. Она протянула к ребенку подрагивающие руки; осторожно взяв, она прижала его к своей тощей груди, вглядываясь с непонятной боязнью в крохотное личико, обрамленное пушистыми темными локонами. Она осторожно погладила пальцем крепко сжатые маленькие кулачки. Нахлынувшая волна нежности осушила слезы на ее некрасивом лице.
Только сейчас аббат почувствовал слабость в ногах, освободившихся от многодневного напряжения, и он опустился в кресло, наблюдая, как в последней из Селтонов пробуждается материнский инстинкт. Освещенное огнем камина, ее удлиненное лицо в рамке рыжих волос выражало непередаваемую смесь любви и страдания.
— На кого она похожа?-прошептала Эллис. — Анна была блондинкой, а у этой девочки волосы черные.
— Она похожа на отца, но глаза у нее будут точно такие, как у матери. Вы увидите, когда она проснется…
Словно она только и ждала этих слов, Марианна открыла глаза, зеленые, как молодой побег, и посмотрела на тетку. Но тут же ее крохотный носик сморщился, губки искривились, и малютка начала плакать. От удивления Эллис вздрогнула и едва не выпустила ее из рук.
— Бог мой! Что с ней? Она нездорова? Я ей причинила боль?
Готье де Шазей улыбнулся, показав крепкие белые зубы.
— Я думаю, что она просто голодна. С сегодняшнего утра ее единственной пищей была вода из источника.
— И вашей также, конечно! О чем же я думаю? Я сижу — тут и занимаюсь своим горем в то время, как вы и этот маленький ангел умирают от голода и усталости.
Через несколько мгновений царившая в замке тишина взорвалась. Примчались слуги. Один получил приказ отыскать некую мистрис Дженкинс, другие — немедленно подать обильный ужин, горячий чай и старое виски. Парри наконец сообразил, что надо приготовить комнату для гостя из Франции. Все исполнялось с невероятной быстротой. Парри исчез, слуги внесли щедро уставленный стол, и с известной торжественностью, к которой обязывали ее функции housekeeper, появилась мистрис Дженкинс, немолодая, солидных форм женщина. Но все ее величие растаяло как снег под солнцем, когда леди Селтон подала ей малютку…
— Держите, моя дорогая Дженкинс… это все, что нам — осталось от леди Анны. Эти проклятые кровопийцы убили ее за то, что она хотела спасти несчастную королеву. Надо будет позаботиться о девочке, ибо у нее нет никого, кроме нас… а у меня нет никого, кроме нее.
Когда все вышли, она обернулась, и аббат Шазей заметил, что слезы еще катились по ее щекам, однако она превозмогла себя и, улыбнувшись ему, показала на накрытый стол.
— Располагайтесь… Подкрепите свои силы, а затем… вы мне расскажете все.
Долго говорил аббат, описывая свое бегство из Парижа с младенцем, которого он нашел покинутым в разоренном секционерами отеле д'Ассельна.
Тем временем на первом этаже замка в большой комнате, обтянутой синим бархатом, вымытая и накормленная теплым молоком Марианна засыпала, убаюкиваемая старой Дженкинс. Растаявшая от нежности достойная женщина легонько покачивала маленькое хрупкое тельце, заботливо облаченное ею в батист и кружева, послужившие когда-то матери ребенка, и напевала под нос старую балладу, извлечённую из глубины памяти:
О, госпожа моя, и снова вы пришли,
Введя с собой любовь и счастье в дом…
И так же в дальний путь уходят корабли,
Лишь волны бьют и плещут за бортом…
И нельзя было сказать, то ли к мимолетной тени Анны Селтон обращались рифмованные Шекспиром слова старинной песни, то ли к ребенку, нашедшему убежище в самом сердце английской провинции. Слезы стояли в глазах мистрис
