Освещение стало ярче, и на сцене вновь появился диктор в свежей рубашке и с пачкой листов в руке.
— Вторник, восемнадцатое октября. После бессонной ночи Пикакс встречает новый день. Клубится дым, запах гари ощущается повсюду, и всё, на что падает взор, приводит в отчаяние. Только здание городского суда, где мы находимся, да ещё несколько стоящих особняком жилых построек чудом уцелели. Жара действует угнетающе — в студии сейчас сто десять градусов[1], а до оконных стекол невозможно дотронуться, настолько они горячие.
Повсеместно организовываются команды для захоронения трупов, которые невозможно опознать. Поскольку очень многие семьи жили в своих личных владениях, мы, наверное, никогда не подсчитаем точного числа погибших. Более четырехсот беженцев набилось в здание суда; перепуганные и изможденные, они лежат вповалку в коридорах, на лестницах, в зале судебных заседаний и в комнате для судей. Некоторые лишились ног, некоторые лишились глаз, некоторые лишились рассудка и беспрерывно что-то бормочут. Стенания обожженных людей сливаются с плачем младенцев. Облегчить людские страдания не представляется никакой возможности — нет лекарств. Кто-то привел в здание суда корову — для того чтобы дать молока малышам, а для остальных пищи нет…
До премьеры спектакля «Грандиозный пожар, случившийся в 1869 году» об этом страшном бедствии, ставшем уже историческим событием, практически никто не вспоминал, так как последующие поколения больше интересовались землеустройством, туризмом, новыми системами канализации и качеством телеприёма. Да и сам Квиллер, драматург и продюсер, впервые узнал о пожаре, когда снял на зиму особняк Гейджев и стал рыться в многочисленных подсобных помещениях.
Меблировка особняка оказалась скудной, зато чуланы и кладовые хранили несметные сокровища, никому теперь не принадлежавшие, но могущие удовлетворить любопытство не только опытного журналиста, но и такого выдающегося кота, как Коко: он теперь частенько, подняв хвост трубой, наведывался в какой-нибудь чуланчик и появлялся оттуда, зажав в зубах то пробку от шампанского, то блок бумажных спичек.
Вскоре после того как Квиллер обосновался в доме, он спросил его хозяина об этих чуланах.
Джуниор Гудвинтер, начинавший свою карьеру в качестве редактора «Всякой всячины», лишь недавно вступил во владение этим обветшалым зданием, подаренным ему бабушкой, находящейся в весьма преклонных летах, и был несказанно рад дополнительному доходу, который поступал к нему в виде арендной платы от хорошего приятеля, являвшегося к тому же ещё и коллегой по газете. Мужчины с чашками кофе в руках сидели, положив ноги на стол, в офисе Джуниора. До первого представления «Грандиозного пожара» оставалось три недели.
Чертами лица и фигурой Джуниор ещё сильно напоминал мальчишку, поэтому, чтобы выглядеть старше, он отпустил бороду, однако юношеская живость сводила на нет эффект, производимый бородой.
— Ну что скажешь о бабушкином доме, Квилл? Как печи? Уже опробовал? А холодильник? Он ведь слегка устаревшей модели.
— Да, включаясь, гудит, как лодочный мотор, — ответил Квиллер, — а выключаясь, рычит, словно больной тигр. Кошки от испуга готовы выпрыгнуть вон из шкурки.
— Вот уж действительно не пойму, какой бес попутал меня принять от бабушки в дар этого белого монстра?! — жалобно воскликнул Джуниор. — Она-то перестала платить налоги и страховку, зато я теперь только тем и занимаюсь, что плачу по счетам. Если бы мне посчастливилось найти покупателя, он получил бы дом практически даром, да кто согласится жить в замке? Люди сейчас предпочитают большие одноэтажные дома с пологими крышами, стеклянными задвижными дверями и противопожарными датчиками… Ещё кофе, Квилл?
— Скверно, что городской совет не желает взять особняк в свои руки и использовать его по-деловому. Я говорил об этом и раньше. В нем можно было бы разместить адвокатские конторы, врачебные кабинеты, частную клинику для состоятельных пациентов, элитные квартиры. Единственно, с чем могут возникнуть проблемы, так это с парковкой машин. Придётся заасфальтировать задний двор.
— Совет никогда не пойдёт на это, — сказал Джуниор. — По крайней мере до тех пор, пока семьи почетных жителей и городской управы живут на этой улице. Мне очень жаль, Квилл, что в доме мало мебели. Семейство Гейджев собрало невероятное количество антикварных вещей и картин, но бабушка, перед тем как перебраться во Флориду, все продала. Теперь она на особом положении живет в деревне для престарелых. Поигрывает в нарды, посещает собачьи бега, а уж сколько внимания уделяет своему макияжу! Видел бы ты её, когда она в последний раз приезжала сюда, — китайский болванчик со сморщенным личиком! Джоди уверяет, будто она подружилась с какой-то из раскрашенных девиц, разъезжающих в кабриолетах салатного цвета, и теперь подражает ей на свой лад.
— Возможно, она находит нечто романтическое в своём преклонном возрасте, — предположил Квиллер.
— Наверняка! Она выглядит намного моложе своих восьмидесяти восьми!
— Послушай, Джуниор, а почему в доме столько чуланов? Я насчитал пятьдесят. Признаться, я был уверен, что наши предки не строили чуланов, а предпочитали им шкафы для одежды, буфеты, горки, серванты…
— Всё очень просто, — начал объяснять редактор, — прадед мой занимался постройкой кораблей и полагал, что вся мебель, в том числе и в его доме, должна быть встроенной. Ну корабельные плотники и постарались. Ты обратил внимание, как она сделана? Лучшей мебели не сыщешь ни в одном доме на бульваре!
— Но сегодня всё это выглядит просто смехотворно! К примеру, вестибюль… точь-в-точь кают-компания на роскошном лайнере прошедшей эпохи. А известно тебе, что эти шкафы-чуланы забиты всяким хламом?
— Ещё бы! Гейджи никогда ничего не выбрасывали.
— Да… в том числе и пробки от шампанского, — согласно кивнул Квиллер.
Джуниор посмотрел на часы:
— Пора идти на совещание к Арчи. Проскочим через зал?
Арчи Райкер, издатель и главный редактор газеты «Всякая всячина», назначил заседание, пригласив на него редакторов, авторов, а также недавно выдвинутую на должность администратора Хикси Райс, которая ввиду этого пребывала в состоянии кипучей деловой активности. Заседание решено было провести в режиме мозгового штурма. Совещаний в редакции не любили, Квиллер в особенности, что и не преминул подчеркнуть, выбрав кресло, стоящее в дальнем углу кабинета Арчи. Ждали Хикси. Она влетела в комнату с горящими глазами и развевающимися волосами. Прежде Хикси работала в отделе рекламы одной из газет Центра и была склонна к преувеличениям, что, впрочем, присуще людям, занимающимся рекламным бизнесом.
Заседание открыл сам Райкер, краснолицый спокойный человек, отрастивший благодаря сидячей работе брюшко. Голос Арчи действовал на присутствующих как снотворное.
— Друзья мои, может быть, не все знают о том, что наступает зима… а зима в этом медвежьем углу не очень-то веселое время… если, конечно, вы не мечтаете о десятифутовых сугробах и улицах, превращающихся в катки… Поэтому… мне хотелось бы, чтобы наша газета взяла на себя труд подбросить людям какую-то тему для обсуждений… не всё же им говорить о снеге и гололеде… Вы ведь хорошо знаете местные условия. Итак, жду от вас предложений. — Он включил магнитофон.
