но ему удалось принять такие ограничительные меры, как квотирование стипендий по национальному признаку или же возможность отказа абитуриентам в приеме без объяснения причин.
Если обобщить воспоминания одноклассников о Роберте, то картина будет такой: умный, застенчивый, неловкий мальчик, плохо ладивший со сверстниками. Коммуникативные навыки начинают закладываться в раннем детстве, а за пару часов пребывания в воскресной школе вряд ли можно научиться находить общий язык со сверстниками. Ребенок, которым дома все восхищаются, ожидал чего-то подобного и в школе, но там его разносторонние познания, почерпнутые из книг, не вызвали восторга. Одноклассников раздражала демонстрация интеллектуального превосходства, а педагогам было трудно учить мальчика, значительно опережавшего своих сверстников в развитии. Вот пример того, насколько значительным было это опережение. Двенадцатилетний Роберт вступил в переписку с членами Нью-Йоркского минералогического клуба, которые предложили ему выступить с докладом и были очень удивлены, когда узнали о возрасте мистера Оппенгеймера.
Когда началась Первая мировая война, Роберту было десять лет. Возросший спрос на военную форму (пока еще в Европе, Соединенные Штаты вступили в войну только в 1917 году) дал Джулиусу Оппенгеймеру возможность хорошо заработать на продаже подкладочных материй, и он приобрел большой загородный дом на Лонг-Айленде и парусную яхту.
В 1917 году Роберт перешел в среднюю школу, где познакомился с уже упоминавшимся выше Гербертом Уинслоу Смитом, преподававшим в Школе этической культуры английский язык. Смита заинтересовал эрудированный юный поэт (хотя, скажем прямо, задатков второго Уитмена[2] у Роберта не было), а ученик потянулся к учителю, который держался с ним просто и вообще не был похож на других преподавателей.
Детство для него закончилось летом 1918 года в летнем лагере для мальчиков на острове Гриндстоун, расположенном на реке Святого Лаврентия близ озера Онтарио. С первых же дней пребывания в лагере Роберта начали травить за его «девчоночьи привычки»: он ежедневно писал домой и не скрывал свою любовь к поэзии, совершенно несвойственную большинству тринадцати-четырнадцатилетних мальчиков. Возможно, все обошлось бы малой кровью, ибо к издевательствам со стороны сверстников Роберту было не привыкать, но он сам невольно подлил масла в огонь. Родители интересовались, как у их сына складываются отношения с другими мальчиками (это был животрепещущий вопрос), и он вдохновенно сочинял подробности, которые должны были их успокоить. Желая подчеркнуть степень близости со сверстниками, он написал в одном из писем, что кто-то из старших говорил с ним о сексе. И тогда Джулиус Оппенгеймер поступил наихудшим образом. Он приехал в лагерь и устроил директору скандал по поводу творящегося здесь «разгула непристойностей». Директор пригрозил ученикам «десятью казнями»[3], а те решили наказать ябедника. И наказали его очень жестоко. В один из вечеров Роберта схватили, привели в ледник, где раздели донага, затем вымазали его ниже пояса зеленой краской, привязали к брусьям и оставили в таком состоянии до утра. Примечательно, что Роберт не стал сообщать родителям о происшедшем, а предпочел остаться в лагере до конца срока. На первый взгляд это может показаться удивительным, но на самом деле ничего удивительного здесь нет. Отец критиковал Роберта за неумение ладить со сверстниками, причем делал это в довольно резкой форме (потому-то Роберт и врал в письмах о дружбе с другими мальчиками). «Алмаз резал алмаз»[4] – отец был недоволен неприспособленным к жизни сыном, а сын стеснялся своего вульгарного отца. Мать играла роль буфера и примирителя.
Формулу детства Роберта Оппенгеймера можно представить в следующем виде:
5 безмятежных лет +
+9 плохих лет =
= разочарование.
Роберт был разочарован в том мире, в который он только-только вступил, и горечь этого разочарования осталась с ним на протяжении всей жизни.
Глава вторая
Юность
Я настолько сильно люблю химию, что когда меня спрашивают, как можно пробудить в людях интерес к науке, я привычно отвечаю: «Познакомьте их с основами химии».
Роберт Оппенгеймер
Юный Роберт был «чистой доской», на которой можно написать все что угодно. Ему хотелось приложить к чему-то свой замечательный ум, но с точкой приложения он пока еще не определился. И никогда, насколько нам известно, не мечтал стать физиком или химиком, пока не встретился с Августом Клоком, преподававшим эти предметы в Школе этической культуры. Судя по отзывам учеников, Август Клок был таким же неординарным педагогом, как и Герберт Смит. Он любил учеников больше, чем свои предметы и, по выражению Оппенгеймера, «старался пробудить в них вкус к жизни» через занятия наукой. «Ему нравился сам предмет, – вспоминал Оппенгеймер, – ему нравилось вести учеников к знаниям сложной, извилистой и будто бы случайной дорогой, и нравилось восхищение, которое он вызывал у молодежи».
Клоку принадлежит лучшая характеристика Роберта Оппенгеймера (хоть умри, но лучше не скажешь): «Он был настолько гениален, что даже самый выдающийся педагог не мог помешать ему получить образование».
«Пробуждение» началось с физики, к изучению которой Роберт приступил осенью 1919 года, когда перешел в третий класс средней школы. Четвертый класс был выпускным, и в нем преподавалась химия. В наши дни, когда обе эти науки принято изучать параллельно, такой подход кажется немного странным, но для того времени он был в порядке вещей: заложили одну основу, затем приступили к закладыванию другой.
Роберт Оппенгеймер был теоретиком до мозга костей, человеком, способным разработать стройную целостную теорию, оттолкнувшись от одного-единственного факта. От факта, а не от эксперимента. Склонности к работе в лаборатории у Оппенгеймера никогда не было, и об этом еще будет сказано позже. Сейчас же речь идет о том, что прирожденных теоретиков чаще всего привлекает математика, но, видимо, харизма Августа Клока была гораздо сильнее харизмы школьного преподавателя математики, которую наш герой знал хорошо (без этого знания ни физиком, ни химиком не станешь), но делом всей жизни она для него не стала. Впрочем, возможно, причина предпочтения физики и химии заключалась в том, что эти науки «живые», то есть тесно связанные с природой, а математика представляет собой сухую абстракцию.
Знакомство с физикой пробудило интерес к химии. Можно сказать, что началась цепная реакция. Интерес был настолько велик, что Джулиус Оппенгеймер договорился с Клоком о дополнительных занятиях летом 1920 года. Пока его сверстники развлекались на последних школьных каникулах, Роберт все глубже и глубже погружался в химию с физикой. Лучшего отдыха, чем занятия наукой, для него никогда не существовало. Гениальность – это пять процентов врожденных способностей и девяносто пять процентов труда. Открытие может совершиться в один миг, но фундамент под него выстраивается годами.
Мы не расставались пять дней в неделю, – вспоминал Оппенгеймер о лучшем лете в своей жизни. – Тогда
