ждать… сначала пока ты доучишься в академии. А потом пилота из бесконечных рейдов или экспедиций. Мне давно следовало поговорить с тобой. Но я не знала, как сказать тебе это. Прости. Я навсегда останусь твоим другом.
— Нана, это слишком цинично.
— Не нужно делать из меня бесчувственную сволочь. Ты ничего не понимаешь! Школа, родители, друзья всю жизнь внушали мне, что я должна стремиться к тому, чтобы быть чем-то полезной обществу, строить карьеру, преодолевать трудности ради великой цели. А я устала. Устала ломать себя ради того, чтобы соответствовать вашим ожиданиям.
— А с ним, значит, ломать себя не приходится? Я же не…
— Ты хоть раз поинтересовался, чего я на самом деле хочу? Мы всегда говорили лишь о твоем будущем. Меня как бы и не было в этих отношениях. Но все это уже не имеет значения.
— Нана, давай успокоимся и все обсудим.
— Не хочу ничего обсуждать! Вы все знаете, как мне жить. Знаете лучше меня самой. И это совершенно невыносимо. Я все решила. Моя свадьба через месяц. Приглашение придет по почте. Вежливым отказом можешь себя не утруждать.
— Ты любишь его?
— А это имеет значение? Ты ведь спрашиваешь это с одной лишь целью — внушить неуверенность в сделанном выборе. Чтобы я снова делала то, чего от меня хотят другие.
Нана щелкнула своим любимым складным зеркальцем в серебряной оправе, как делала это тысячу раз. Взглянула в него. Коснулась щеки, смахивая невидимую соринку. Когда-то мне это казалось милым. Жест, подчеркивающий ее неоспоримое совершенство сейчас казался смешным и нелепым.
Идеальный образ моей девушки, который я сам себе нарисовал дрогнул и пошел трещинами. А я, к своему стыду, ощущал лишь досаду. От того, что драгоценность, обладанием которой гордился, поблекла, потемнела, как и положено подделке.
Почему-то не было боли, которое должно было принести предательство.
Растерянность.
Злость на себя за то, что так долго обманывался, принимая желаемое за действительное.
Разочарование. Но опять же, в себе самом. Как можно было оставаться таким слепцом?
— Да. Ты права. Прости. Надеюсь, ты получишь от этого брака то, чего так ждешь.
— И это все, что ты можешь мне сказать? — Похоже, девушка возмущена моей отстраненностью. Видимо, ждала сцену. Такую же, какие разыгрываются в столь любимых ею мелодрамах. А тут ни скандала, ни упреков, ни угроз умереть, не сходя с места, если она не даст мне шанса все исправить.
Почти смешно. Губы, помимо воли, растягиваются в улыбке. Чего мне не прощают. Пощечина получилась звонкой и хлесткой.
А потом она ушла с гордо поднятой головой. Как уходит победитель, одержавший сокрушительную победу. Но я почему-то не чувствовал себя проигравшим. Наоборот. На меня навалилось дикое облегчение от того, что все это, наконец, закончилось.
Но стоило мне порадоваться, что у этой не самой красивой сцены не было свидетелей, как краем глаза я увидел девушку, сидящую на покрывале под раскидистым дубом. Стыд и злость забурлили во мне, отключая рациональное мышление.
— Не надо на меня так смотреть, — протянула она, без смущения встречая мой взгляд. — Я уже была здесь, когда ваша подружка решила разыграть эту сцену расставания, как в дешевом сериале про подростков. Или по-вашему, это мне нужно было уйти?
Формально, он была в своем праве. Дуб и земля под ним находились во владении наших соседей. Участки разделяет символическая живая изгородь. И она, действительно, имела полное право не уходить, но адреналин, бурлящий в крови, мешает поступить, как должно — извиниться за нарушенное уединение и покинуть ее.
— А это так сложно? Проявить немного такта.
— Представьте себе, — девушка зевнула. — Это нужно встать. Сделать четыреста шагов. Чтобы дойти сюда мне потребовалось уйма времени. Но почему я оправдываюсь? Это вы не потрудились убедиться, что тут кто-то есть. И это вы сейчас мне мешаете.
Эта отповедь немного отрезвляет. Я начинаю не только смотреть, но и видеть. Ее нездоровую, даже по меркам землян, бледность, которую лишь подчеркивает рисунок вен. Худобу, которую она маскирует несоразмерно огромной футболкой, в которой утонул бы даже я, и такими же свободными шароварами. Впалые щеки. Тонкие как веточки руки. Жидкие короткие волосы.
И янтарные глаза в пол-лица.
Да, мне, действительно, стоит уйти, но я почему-то не в силах разорвать этот поединок взглядов.
— Чем же, таким важным вы заняты? — Этот вопрос я задаю просто по инерции. И судорожно пытаюсь вспомнить кто она. Но память молчит. Еще мне не совсем понятен ее возраст. По виду — не больше четырнадцати. А держится так, будто старше меня раза в три.
— Работаю. — девчонка фыркнула, но все же снизошла до пояснений. — Медицинское нано-программирование. Тут, правда, серьезное дело. Экстренный вызов. Из свободных специалистов я сейчас одна. Не справлюсь за два часа — мы ребенка не спасем. Правда, если справлюсь, то, скорее всего, тоже не спасем. Но так у него хоть шанс будет. Если желаете со мной поругаться — приходите через два часа. Когда от меня уж точно ничего не будет зависеть. Я поэтому осталась. У меня нет времени и сил сейчас куда-то идти.
Мне стало жутко стыдно. Веду себя как злой обиженный подросток. Срываю свое плохое настроение на человеке, который этого ничем не заслужил. Она, должно быть, не слишком хорошо себя чувствует. А тут я со своими глупыми претензиями.
— Прошу меня простить за отнятое время, лера.
Глава 2
Астрид Эрден Стат
Я постаралась сосредоточиться на работе сразу, как сосед скрылся с моих глаз. У меня даже получилось. По крайней мере, работу я окончила в срок. И даже была почти довольна ее результатом. Шестьдесят семь процентов продуктивности — это очень даже неплохо для программы, скроенной в авральной режиме меньше чем за два часа. Если организм моего пациента выдержит внедрение колонии нанитов, у него появится шанс на полное выздоровление, ведь роковой порог в шестьдесят пять процентов все-таки пересечен.
И нам всем осталось только ждать. Делать это, кстати, я терпеть не могла. Но умела. Болезнь Гейне этому весьма способствует.
