говорит: "Прикинь, как выпустил совсем перестали питаться — дерутся и кровью сыты как вампиры. И скафандр брал у водолазов, толку мало сжёг вместе с курятником, одного правда посадил вместо собаки, какой там собаки — тигры лютой".
А я своих подарил начальнику своему местному олигарху на день рождения, за что он меня на следующий день и выгнал. "Что за козёл, — говорит, — держит бедных цыплят в отдельных камерах. Воля есть воля, в натуре". Взял и дал им свободу в своём коттедже на своём дне рождения. Символически думал, мол голубей же на волю выпускают, а я цыплят перед гостями на волю выпущу. А они всех гостей разогнали, голубятню разворотили (турманов и персов днём с огнём не сыщешь), двух павлинов задолбили, все ульи разорили, у бульдога медвежья болезнь приключилась — третьи сутки из будки не вылзит. Что творится… в дом не попасть, они в натуре от долгого сиденья в камерах озверели, ходить разучились — пикируют как мессеры. Братков вызвал чтобы они их перестреляли, дак они жалят как пчёлы ни попасть ни в какую. Участок у него бывший колхозный сад, так они его оккупировали — не подступится, взрывать или сжигать, или продавать. Не знает, что и делать.
Лёша письмо прислал, извиняется, как всегда. Думал, что вы опытные спецы справитесь, тестя ругал. Оказывается он в Таиланде отдыхал и присмотрел Лёхе подарок с подковыркой, два десятка яиц бойцовских петухов породы «Дьявольский дракон», других таких в мире нет, да и нам с Петровичем не надо бы. А Лёха не будь дурак, смекнул почему не освободившиеся полностью от скорлупы цыплята дерутся как собаки и что ещё не оперившись клюв как долото и шпоры как скальпель и впарил их нам с Петровичем как опытным старым курощупам.
Моя деревня
Жизнь и курьезные случаи моих земляков из деревни Забодаево.
Шутник Витя Подколотов оправдывает свою фамилию весь в папу, тот, что выдумает хоть стой хоть падай. Мы с мужиками думаем, что это у них какая-то болезнь. Как на врут, на придумывают, и не знаешь куда бежать, что делать. Витя пока маленький был, в этом деле ещё не оперился, так он что удумал со своим младшим братом, три года в деревне почти что урожая не было на огурцы, так кое где. Шустрые, юркие, об берут маленькие огурчики на грядках поздней ночью, оставят по маленько, чтобы вкус не потеряли. Собаки все прикормленные, это тоже у них наследственное, а у нас так как, где сапогом, где кулаком. А они, что папа их ветврач, об целуют, об гладят, последним кусочком делятся. Если какая животина потеряется, обязательно у них в ограде. Свиньи что по деревне шастают, поросятся обязательно у Вити в ограде. Ты прикинь, у курицы вообще мозгов нет, все соседский несутся у него. Почти каждый день с тележкой на станцию, а она от нас 8 км. Туда огурцы, назад уголь или какие продукты, а на станции бабуле сдавал, а та на проходящий пассажирские продавала. Вся деревня не нарадуется, в пример Витю ставят, трудолюбивый будет колхозник (ага держи карман шире).
Тут в один день всю деревню перепугал, собаки все знакомые рады помочь ему. А он значит, что удумал, взял у кого что можно поменял, козу на корову, порося на гуся, банки на вёдра, ну всё что можно было, ночь не спал все поменял. С утра вой, крик, драки, до самого вечера разбирались, грех да смех.
Тут так-то в баню пошли после затяжных застольных праздников. У нас баня большая, общая, половина женская, половина мужская, у самой речки, а бак с холодной водой общий, отгорожен стеной. Полдеревни, наверное, было, пришли хмель выгнать, мужики чумные кряхтят, бабы тоже не лучше. Вдруг крик бабский, сумасшедший вой, у мужиков похмелье в раз поубавилось, что кого не поймут. И тут на тебе, чертёнок, вроде и не видел никогда, по вылитый он черный пречёрный и с ним поменьше. Глаза навыкат, клыки торчат, рога в разные стороны, шерсть клочьями, когти сантиметров десять и прут из чана, и визжат как оголтелые. Минуты за две, окна и двери вынесли, бабы и мужики в чем родились у реки сбились в кучу, а они прут, размахивая хвостами, руками. Ещё минуты две хватило речку форсировать. Стали на той стороне, глаза на них пучим, кто мычит, кто заикается от страха и водных процедур. Похмелье как рукой сняло, а они на той стороне побегали, сели на метлу и за околицу, с гиканьем.
Тут прошло изрядное время, объявление печатными буквами коммерческая фирма такая-то принимает: банки жестяные три рубля, бутылки пластмассовые пять рублей, мешки из-под сахара и муки десять рублей, цинкосодержащую, эмалированную посуду 20 руб. /кг. Что началось, что началось, всё в верх дном, все помойки, все чуланы, всё перекоптили. Бабы мешки стирают, банки моют, пацаны бутылки продувают, мужики по железной части орудуют, цинко-эмалисодержащую посуду во двор трелюют. В объявлении мол, машина придёт в семь часов и принимать будут на станции, и печать с гербом. Скотина некормленая, непоеная, надоенная. В пять часов началось массовое движение, кто на чём, да всем вперёд надо пораньше, почти всей деревней и упёрли, остались малы да стары. Припёрли на станцию к вокзалу, а там местные все оккупировали с товаром как купцы, галдят, толкаются, не пропихнуться. Всё ли примут, да сразу ли расчёт, шум-гам, по времени час нету, два нету, три нету. А тут товарняк тихо идет, а на нём плакат со словами: «Частному предпринимательству ура товарищи! Ура!», и в последнем вагоне Витя наряженный честь отдает и рот до ушей. Так это же Подколотов, вот гад! Маты, перематы, смех сквозь свою неловкость, бряканье товара землю и превращение его в пирамиду Хеопса, памятник глупости и доверчивости.
Наконец-то, уехали Подколотовы так дню рождения не радовались всей деревней, дня три веселились, и дышать стало как бы легче, уже не задумываешься и не оглядываешься как бы чего не вышло.
Тут значит как-то объявили собрание в клубе, а в конце лекция о вреде алкоголизма. Подтягиваются крестьяне, вот-вот начнется. Подъехала машина прямо к клубу, вышел представительный мужчина при галстуке и прошел прямо в зал где все собрались, и спрашивает у мужиков где магазин. Мол хотел бы прикупить водки, вина взял на станции да мало, к тестю в соседнюю деревню еду, мол гостинец за всегда с годится, а водка и вино в вашем районе дюже
