выбрались из темницы, используя предварительно выкопанный подкоп. Убив трех беспечных сторожей-воротников, вооружившись взятыми у них бердышами, саблями, рогатиной и пищалью, Василий Оборотень с восьмерыми сотоварищами бежал из острога. Утром обнаружили содеянное беглецами, учинили погоню, послали вдогон два десятка бывалых вершников с пятидесятником Михайлой Дорофеевым, да куда там. Отыскать разбойничков в лесах сибирских дело не простое, все равно, что искать иголку в стоге сена, но Михайло Дорофеев был на Оборотня изрядно зол, потому упорно искал беглецов, словно волк выискивал добычу по лесам и уголкам далеким. Только не знал десятник, что беглые разбойнички были недалеко. С ними-то и сидел Васька Оборотень два дня у дороги, поджидая добычи. На третий им удалось ограбить знатного купчину с двумя гружеными повозками и пополнить запасы съестного, оружия и одежды. Купец и его люди отчаянно сопротивлялись, даже ранили одного из противников, но у разбойничков опыта в воинском деле было больше, их все же одолели. Внезапность нападения помогла грабителям. Сбили с ног и дюжего купчину. У него-то Васька-Оборотень отнял саблю и пистолет, а затем потребовал снять перстни с пальцев. Купец попался не робкий и своенравный, презрительно глянул на вожака, зло буркнул: «Снимай сам, ежели надо!». Васька, раздумывать не стал, отсек ему саблей кисть правой руки и снял драгоценности с пальцев. Купец взвыл от боли, заскрипел зубами, прижал обезображенную руку к животу, стал кататься по земле. Оборотень глумился: «Ну вот, перстов у тебя теперь нет, а посему перстни без надобности», – превозмогая страдание, купец встал во весь немалый рост, бледнея лицом, изрек: «Будь ты проклят! Сказано, что каждому воздастся по делам его! Тебя, вор и душегубец, такоже не минует кара божья! Помяни мое слово. Гореть тебе в геенне огненной до скончания века, сын собачий, пога…» – договорить несчастный не успел. Васька Оборотень срубил голову бесстрашному купчине его же саблей. Однако подгадить торговый человек успел. Перед тем, как его повалили наземь, закинул злыдень кошель в кусты. Разбойнички его искали долго и старательно, исползали на коленях место, куда упал кошель, да так и не нашли ни алтына, ни полушки. Будто и не было его вовсе. Яшка предположил, что деньги забрал дух леса. Без кошеля удалились прочь от дороги, поскольку долго находиться у места злодеяния, неподалеку от острога, было опасно. Отправились они в нелегкий путь за спрятанными в пещере сокровищами, имея в достатке съестные припасы, вооруженные пистолетом, рушницей, саблями, кистенем, ножами, бердышами да топорами с ослопами.
Тяжелый пеший путь по лесам и болотам длился почитай седьмицу. Шли с частыми передыхами. Вот и сейчас, поснедав, сидели у потрескивающего костра. Пламя освещало их суровые обветренные лица. По левую руку от Васьки-Оборотня, ближе всех к огню, расположился малорослый, узкоглазый, с жиденькой черной бородкой и редкими усами Яшка Драный. За ним молодой, широкоплечий, с хрящеватым носом охочий до чужого добра вор Демьян Лалыка в понитнике и бородатый сухощавый казак Авдей Кистень в широких посконных штанах, опашне на голом теле и бараньей шапке на кудлатой голове. Авдей, смутьян, бражник и задира, сын черкаса Богдана свое прозвище Кистень получил не зря. Больно хорош он был в умении биться кистенем, коим размозжил множество голов не только врагов Руси, но и стрельцов, и купцов Московского государства. Вот и сейчас сидел Авдей с кистенем за поясом, который сработал после побега из деревянной рукояти, веревки и каменного била. По правую руку от Оборотня восседал поляк Бронислав Рогатка. Этот прежде разбойничал на Русской земле с шайкой литовского шляхтича Лисовского, пока не получил ранение в бедро в битве у Медвежьего брода, где и попал в плен. Поляк был одет не хуже Оборотня: в мисюрке, взятой у ограбленного купца в повозке, коротком сером зипуне с черным поясом, красных суконных штанах, телятинных литовских сапогах. Не уступал лях Ваське-Оборотню и в жестокости, как, впрочем, и прежнему командиру полковнику Александру Юзефу Лисовскому, который, во время многочисленных наскоков на русские земли, обеспечивая скрытность передвижения, убивал всех, кто встречался ему на пути и не щадил на непокорных землях ни женщин, ни детей. За жестокость, дерзкий нрав и скверный характер получил Бронислав прозвище Рогатка. Рядом, на поваленном мшистом стволе дерева, притулился чернобородый, черноглазый ссылочный казанский татарин конокрад и душегуб Ахмет в халате и малахае. Его лицо было обезображено уродливым розоватым шрамом, который змеился по правой щеке казанца. Это была метка, оставленная саблей стрелецкого сотника около пяти лет назад. С ним же оседлал валежину и молчаливый бородач из мещеряков женоубийца Ферапонт Ноздря, в суконном колпаке, серых изрядно поношенных портах и овчинной безрукавке поверх посконной рубахи, обут мещеряк был в грязные онучи с лаптями. Напротив атамана Микитка Кривой отмахивался от назойливых комаров красной шапкой с меховым околышем. Худой, долговязый и одноглазый бывший московский стрелецкий десятник, мздоимец и насильник в широком долгополом зеленого сукна кафтане выглядел нелепо. К тому же голова Микитки Кривого была перевязана окровавленной тряпицей. Ему не повезло, бывшему десятнику перепало во время нападения на купеческий обоз.
Атаман Васька Оборотень кашлянул, обвел всех внимательным взглядом, бросил в костер сухую ветку, хрипловато спросил:
– Чего молчком сидим, тоску нагоняем?
Казак Авдей Кистень пожал плечами, почесал клокастую бороду.
– Чего говорить, и так все сказано да пересказано. Тем паче, утомились немало. Путь-то был неблизкий. Опять же, после того, как Ивашка Крюк в болоте утоп, покуда сюда добирались, Царствие ему Небесное, – Кистень перекрестился, – веселиться не больно хочется. Жалко, розмыслом он добрым был, нам бы сейчас пригодился.
Василий хмыкнул:
– Розмыслом может и добрым был, но и греха у него преизлиху. Сколько душ погубленных на нем, о коих нам известно и неизвестно. Не он ли сестру задушил, людей на крюку пытал, а окромя того семейство купецкое заживо в избе сжег, когда те дверь в избу для грабежа открывать отказались? Так что в Царствие Небесное святой Петр его не пустит, а гореть ему в аду, как и всем нам. Утоп и утоп. Мало ли на своем веку смертей повидали? Как в народе сказывается, «был мужичок, да помер; была и кляча, да изъездилась».
– И то верно, одна сермяга дырявая от него и осталась. Прикидываю я, что окромя Ивашки покойнички среди нас были, если бы от взора охотников из народца здешнего не утаились в кустах. Спаси бог Яшку, вовремя приметил соплеменников, иначе быть бы беде.
– Нам беда не беда. Мало ли на своем веку лиха всякого хватили. Нам ли народца малого бояться?! Славный атаман Ермак Тимофеевич
