до ужаса. Но останавливаться уже поздно, потому что это уж совсем стыдно будет. Хотел было зажмуриться и с закрытыми глазами бежать, раз уж всё равно недалеко – до Стаса метр всего и оставался. Но не зажмурился. Не успел – на Ксюшу отвлекся. Она уже не плакала, а только смотрела на него. И смотрела не так как все, а задумчиво и с жалостью. И Максиму было перед ней стыдно, что её нечаянно ударил, и он решил: пускай ему будет больно сейчас. Она это увидит и не станет на него сильно обижаться. Но эту мысль он додумать до конца не успел даже, поскольку до Стаса добежал и не останавливаясь в него врезался. Да так сильно врезался, что Стас просто упал, не успев ничего сделать. И все замерли пораженные.
На какое-то время остановился и Максим. Он ждал, что сейчас Стасик вскочит, да как схватит его, да как бросит через бедро и уж тогда ему несдобровать. Но тот остался лежать, обиженно потирая ушибленное плечо. В глазах у него сначала промелькнул страх, а потом выражение страха сменилось на некой ленью, которой Стасик просто прикрывал свое нежелание вставать. Чего, мол, он будет затевать драку со слабаком, если и вожатая сейчас подойдёт. И расходовать свои секретные самбисткие приёмы, на такого не стоит. Он потом ему покажет.
"Но что будет потом, то потом и будет, а теперь надо убегать быстрее": решил Максим и устремился подальше ото всех. Туда, где хозяйственные постройки, баня, и корпуса администрации. Там и пионеры редко ходят и заросли погуще – есть где спрятаться.
Отряд вдогонку не побежал. Вернее, несколько человек попробовали его догонять, но увидев что остальные дожидаются вожатую, эти несколько человек тоже сбавили скорость и вернулись к отряду. То что отстали – это хорошо, но не на долго. Сейчас пионервожатая Вика соберёт их всех, и они продолжат преследование и никуда Максиму не деться – территория лагеря небольшая, всё равно найдут.
Вот и бетонный забор, вот и кончился лагерь – дальше идти некуда.
Максим понимал, что прятаться бесконечно не сможет, но и вернуться не мог. Не мог себя заставить посмотреть в глаза доброй пионервожатой, не знал, как дальше общаться с отрядом.
– Перед Ксюшой я, конечно, извинюсь, – рассуждал он – Это мне не трудно. Но вот перед всеми остальными извиняться совершенно не за что. – Максим не замечал, что говорит вслух. – А даже, если и попрошу у всех прощения, разве после этого от меня отстанут? Или всё-таки отстанут? Можно попробовать. – Эта, озвученная мысль была, несомненно, из разряда трусливых. Стыдная была мысль, но Максим отверг её не по этому, и даже не потому, что его извинения никак ему не помогут. А потому, что не мог себе представить, как он это сделает. Вот поставят его перед всеми и начнут прорабатывать. Все, конечно, перебивая друг друга, станут кричать о том какой он плохой. Как бьёт девочек, и как одна его даже и побила … Тут с логикой был несомненный провал, потому что нельзя наказывать одновременно за то что ты ударил девочку и за то что девочка побила тебя. Но разве дело в логике? Стыдно всё это. Так стыдно, что оправдаться он не сможет, а скорее всего расплачется, а это ещё стыднее. А ведь смена только началась. Ему ещё три недели жить в пионерлагере. С этими ребятами жить. В одном корпусе, в одной палате, в одной столовой. Сколько ему ещё всего скажут… Как будут дразнить и издеваться… Может и вправду сбежать? – подумал Максим. Он шагал вдоль забора, не замечая, как голые ноги обжигает крапива – Не домой бежать, а сразу на дачу к бабушке.
Проблема была в том, что он не знал, как туда добраться. Не знал, ни названия остановок, ни номеров автобусов. Он даже и до Москвы не знал, как доехать. И денег у него тоже не было. – Ну, денег можно попросить у прохожих – дадут, если сказать, что потерялся. – пришло вдруг ему в голову. – Нет, этого говорить ни в коем случае нельзя – сдадут в милицию. Тогда просить по две копейки, якобы позвонить.
Максим был ещё слишком мал, чтобы знать все хитрости попрошайничества, но он видел. как ребята постарше, клянчили денег на разные нужды у прохожих. Сейчас, находясь в полном отчаянии и безвыходном положении, он думал, что и сам готов попробовать. Конечно, он не называл таких слов как: "попрошайничество" или "клянчить" – это были плохие слова.
– Но я же просто попрошу. – рассуждал он. – В этом ничего стыдного нет. А заодно и спрошу дорогу. Бывает же так, что ребёнок отстал или потерялся или …
– Наташа, веди всех ребят в корпус. Я сама его поищу. – это был голос Вики, которая обращалась ко второй пионервожатой.
Она была совсем рядом. Максим совсем было решил выйти ей навстречу, потому что сдаться Вике было можно – она добрая, она поймет и выслушает. Но в этот момент он услышал голос девчонок.
– Вика, можно мы с тобой? Мы поможем, а то он убежит, если ты одна будешь.
Что ответила пионервожатая, Максим дослушивать не стал. В страхе от того что погоня продолжится он пригнулся, чтобы спрятаться за кустами, и , не разгибаясь, тихонечко стал убегать. Он бежал прячась за высокой травой и кустами, пока не оказался скрытым от глаз преследователей кирпичной стеной бани. Там он немного передохнул, прислушался: не звучат ли поблизости голоса вожатой или девчонок, которые увязались вместе с ней, но их слышно не было, а выглядывать из-за угла не стал, и, уже не торопясь, пошёл мимо деревянных домиков, в которых жили работники пионерлагеря.
Синие или зелёные, с крылечками и окнами с занавесками, они были загадочны и недоступны для детей младших отрядов. До этого момента, Максим старался к ним близко не приближаться, не очень хорошо понимая, кто там живет и чем именно их обитатели занимаются в лагере.
Самым страшным, для него и всех остальных малышей, был дом начальника лагеря. На встречу с ним грозились отправить всякого, кто злостно будет нарушать режим и дисциплину. И эта встреча должна была оказаться для такого ребёнка последней. А за ней, за этой встречей, последует позорное отчисление и родительское наказание.
– Стоп! – Максим застыл, прямо под окнами домика. – Может стоит сразу пойти к этому начальнику?
Эта идея родилась у него в голове внезапно, и сначала несмотря на весь ужас который от неё исходил,
