не ценит истинных романтиков», — обреченно вздыхал Лёлик. «Миру не нужны светлые чувства. Миру нужно зло. И побольше зла». Когда Лёлика охватывали такие упаднические мысли, когда эго, униженное и подавленное, отчаянно билось в конвульсиях, когда текли слёзы обиды, Лёлик брал гитару и играл музыку. Свою собственную музыку. И не плохую! Так слюнявое отчаяние и самосожаление порождало к жизни мудрую шлюху музу, которая ненавязчиво вдохновляла к чуду, превращая энергию неприятностей в бесконечную вереницу чарующих и не очень мелодий.
Если бы кто-то когда-нибудь услышал эту музыку, то наверняка бы отметил, что Лёлик — гений и настоящий музыкант. Но некому послушать эту музыку. Некому! Одиночество — бич городов. А выставлять себя на показ этот музыкант совсем не умел. Творческая нереализованность делала его ещё более одиноким и несчастным. Вот такой вот замкнутый круг. Да что там «круг», тупик!
Лёлик лениво вышел на улицу, вдохнул сложный аромат московского лета и направился к своему подъезду. Пройдя пять метров, он безвольно застыл. Навстречу шла девушка всей его жизни, включая грудничковый возраст и, наверное, самую дремучую старость. Чаровницу звали Олеся. Нежное милое и немного старомодное имя этого чудного создания отключало разум влюблённого Лёлика и тот безропотно тушевался, трусливо пряча свой возбуждённый взгляд, ведя себя при этом, как полный придурок.
«Лёлик банальный придурок», — так говорила Элеонора Блинчик, изысканная экстравагантная барышня, которой казалось можно верить. Впрочем, она так и говорила: «Мне можно верить». С другой стороны, если смотреть на вещи не предвзято и объективно, ей никто и никогда не верил. Женщина жила в этом же старом московском доме, рядом с Фрунзенской набережной и знала Лёлика с детства. По изысканной тонкости своей чудной природы, Элеонора ни о ком ничего хорошего не говорила, а ещё воровала газеты и принципиально не брила ноги. Ну да и чёрт с ней! Забыли!
Итак, вернёмся к застывшему в сопливом восхищении Лёлику, который влюблённо смотрит на восхитительную длинноногую Олесю. Ну, фу… Тряпка! Аж противно! Хотя, сам он так не считал. Даже расправлял плечи, желая выглядеть сильным и мужественным. Но её звали Олеся… Лёлик проваливался в глубину огромных чувственных глаз и вздыхая понимал, что окончательно пропал. К его удивлению, в этот раз Олеся подошла сама. Она зовуще улыбалась, а Лёлик дрожал и не верил своим глазам. Фантастика! Но Олеся действительно стояла рядом. Невероятно! Боже!
О такой, как Олеся, мечтают абсолютно все: влюбляются, теряют связь с реальностью и превращаются в зомби, желающих коснуться упоительных шелковистых волос натуральной блондинки и окончательно распрощавшись с остатками воли, страстно целовать полные, слегка аристократичные губки самоуверенной красотки.
Олеся… Вот она! Совсем рядом. Они даже немного пообщались. Минут пять. После чего Лёлик вновь остался на мели. Ведь ей срочно потребовались деньги. Она даже пообещала позвонить! Когда-нибудь… Ох уж это «когда-нибудь», несбыточная надежда. Сон! Иллюзия! Поэзия! Лёлик ещё долго глотал сладкий воздух слюнявого счастья, а Олеся ехала в такси к своему щедрому приятелю.
Лёлик хорошо знал её приятеля — это сын самого Никифора Петровича Йетса, хозяина фирмы, на которой он работал. Звали его Толя Йетс. Если вы хотите знать, что за личность Толя Йетс, то представьте себе избалованного капризного мажора в новом БМВ и всё встанет на свои места. Йетс младший высокий, темноволосый и довольно красивый, если конечно не видеть его ушей. Они у него немного отличались по размеру и форме. Поэтому чёрные вьющиеся волосы всегда аккуратно скрывали этот досадный недостаток.
Толя кончал второй институт, акцент на слове «кончал». Будущий финансист зависал во всех пафосных московских клубах и хотел открыть свой. К его чести, он мог произвести очень неплохое впечатление. Но если взглянуть правде в глаза, он был мудак. Причём, реальный редкий и очень качественный. Для ясного осознания этого, как считал Лёлик, о нём надо просто побольше узнать. Однако Олесе нравилось встречаться с Толей. Толя её баловал — катал на спортивной машине и водил в дорогие магазины. Ох уж эти магазины! Он даже тратил на неё деньги! Купил шикарную шубу. Других просто трахал, а ей купил норку! Это стало маленькой сказкой их не совсем определённых, но вполне страстных отношений.
Олеся после столь щедрого подарка, видимо из глупой благодарности, целую неделю не встречалась с Максом. Но потом похотливая природа взяла своё, благодарность в голубых глазах немного померкла и к тому же её склеил сам Джонни. Да собственно и ни к чему шуба летом… Ну её на хрен! В шкаф!
Итак, кто такой Джонни? Джонни — крутейший модельер, если кто не знает. И довольно красивый страстный мулат. Такой губастенький, глазастенький, с шикарными белыми зубами и замороченной африканской прической. Джонни предпочитал оральный секс. У него огромный розовый джип, но пространство этого джипа они не использовали. Тогда Олеся немного устала, но они оба остались очень довольны. Правда Джонни немного пах, чем-то знакомым, зато африканским. С другой стороны, это же сам Джонни. Сам Джонни! Ну, с ума сойти!
Лиля, вечная подруга Олеси. Вы же знаете таких, как специально страшненькие кривозубые, только, что слюни изо рта не текут. Узнав об этом знакомстве, авторитетно заявила, что настоящей женщине немного «черной икры» не помешает и что она даже чуть-чуть завидует. Так всё это на одном дыхании и произнесла. Хотя Римме выдала совершенно другое. Римме она шепнула, что Олеся — шалава. И что Олеся уже на негритосов вешается. Короче, потаскуха и тварь! Но расстроенной Римме было плевать, Римма излечивала неожиданный триппер и мучилась совсем другими проблемами. Её волновали три вопроса: где, кто и когда? На что приходил только один, хотя и универсальный ответ: «Ни хрена не помню»!
Лёлик ничего не знал о бурной личной жизни ветреной сердцеедки Олеси, про все эти бесконечные любовные истории и их ярких героев. Лошара! Он искренне любил свою фантазию с ангельским лицом и отчаянно грезил о тех днях, когда наконец-то покорит гордую неприступную красотку. Грезил, как неопытный десятиклассник! Что конечно не вредно, но в возрасте Лёлика, скорее неприлично, так же, как, например, ковырять в носу.
Лёлик пришёл домой и вдохновенно написал песню. Песня получилась дерьмовой. Такое иногда бывает, пишешь шедевр, а по факту — дерьмо. Короче, снова облом. Он скомкал бумагу с сомнительным «шедевром» и с силой бросил в распахнутое окно. За окном парил царственный июль, иллюзии испарились, пиво давно кончилось, а любимая уехала, оставив пустые карманы и томительно давящую грусть. Ну что ж и это хорошо… Грусть больше, чем
