пяти, с ясными карими глазами и густыми русыми волосами. Короткая стрижка подчеркивала красиво очерченные скулы.
— Ужасного тебе дня, — произнес с подобием улыбки Ален.
— И тебе того же, напарник. Подбросила нам судьба дельце, — угрюмо констатировала Агнес, рассматривая тело.
В отличие от своей напарницы Ален был высоким и крупным. Ему уже стукнуло тридцать семь, и его послужной список насчитывал множество раскрытых, но «незначительных» дел, как он нередко отмечал в разговорах с отцом. Уже лет пять он мечтал о повышении, о «том самом деле», которое вытолкнет его из списка обычных детективов, работавших в Центральном полицейском управлении Пятого округа. Крупный нос, крупный рот и волевой подбородок делали его лицо приятным и располагающим, а зеленые глаза с характерным прищуром придавали загадочности и особого шарма. Правда, из-за казавшейся многим высокомерной манеры общения, коллеги часто считали его неприятным и отталкивающим типом. Он обожал порядок в делах, но при этом не слишком заботился о чувствах других людей и был не особо тактичен, если полагал, что это мешает ему соблюдать тот самый порядок. С Агнес они работали в паре уже больше трех лет, и только она со своим легким, ироничным отношением к жизни смогла приспособиться к суховатому напарнику, к его повадкам, привычкам и, само собой, правилам.
— Что думаешь, Агнес? — сердито спросил Ален, после того как глянул на часы и отметил про себя, что она прибыла на место преступления аж на десять минут позже, чем ожидалось.
Уловив направление его взгляда, девушка усмехнулась, потом подошла к напарнику и, чуть прижавшись плечом к его плечу, тихо произнесла низким голосом:
— Если ты спрашиваешь про мое опоздание, то, каюсь, не могла сорваться мгновенно после звонка. Войска моего дружка уже были подняты и требовали схватки.
— Агнес, ты знаешь, я спрашивал не об этом, — пробурчал Ален, пытаясь скрыть улыбку.
Иногда она сводила его с ума своим нахальством и непредсказуемостью, но это же зачастую разряжало напряжение.
— А-а-а, так ты о деле, — насмешливо протянула девушка. — Итак, что же я думаю? Думаю, что жертва была убита.
— Агнес, я серьезно, — закипая, прошипел детектив Расмус.
Что-то подсказывало ему, что дело предстоит серьезное. Внутри уже билась мысль, что именно это расследование может стать его взлетной полосой.
— Я тоже. Множество хаотичных порезов по всему телу, ее поза, нитки, торчащие из губ, распоротый рот — жуть полнейшая. В общем, все говорит, что это не самоубийство, не несчастный случай и, скорее всего, не случайное бытовое убийство. Теперь тебя мой ответ устраивает? — Агнес постояла еще минуту, осматривая комнату, и, не дождавшись реакции напарника, добавила: — Судя по скудной обстановке, квартирка выдана ей в социальный найм, мебель, думаю, с барахолки. Грязь повсюду — ну, это уже вопрос к хозяйке. Могу предположить, что ее жизнь была далека от идеала. — Она взглянула на напряженное лицо Алена. — На ограбление не похоже, но отработаю и эту версию, хотя даже в голове не укладывается, что тут можно украсть. В общем, преднамеренное убийство, как я и сказала ранее.
— Да, — сухо согласился детектив, давясь смрадным воздухом.
Ален и Агнес обсудили с коллегами вопросы по осмотру квартиры, опросу соседей, поиску информации и улик. Ален хотел тщательно осмотреть место преступления, но, чем дольше он оставался в комнате с жертвой, тем сильнее в нем росла необъяснимая смутная тревога, какая-то давно забытая неуверенность.
Он вспомнил свое первое расследование убийства, как впервые увидел место преступления, жертву. Тогда каждый шаг давался ему с трудом, хотелось сбежать и больше никогда не возвращаться. Его единственной мыслью было подавить подступающую к горлу желчь, но она все равно вырвалась наружу. К тридцати семи годам Ален повидал множество преступлений, убийств и трупов, но это, последнее, отличалось особой жестокостью и сумасшествием, больной игрой воображения. А от въевшегося в стены тлетворного запаха гнили, канализации и мертвого тела желчь вновь, как когда-то, подступила к самому горлу.
Ален быстро вышел из комнаты и, достав из кармана сигарету, поднес ее к носу. Делая неглубокие вдохи и более глубокие выдохи, попытался сдержать приступ тошноты. Она чуть отступила, но все еще была где-то неглубоко.
Детектив осмотрел гостиную, где стоял разобранный бордовый диван, покрытый грязными разводами и следами, оставленными когда-то тлеющими сигаретами. Ален подошел к старому темно-коричневому серванту, заваленному всяким хламом. На полках валялись упаковки таблеток, письма о неуплате коммунальных платежей, счета за телевидение и телефон, стояло две банки с окурками и пластмассовый стакан с мелочью. На серванте среди толстого слоя пыли гордо возвышался горшок с засохшим растением. Детектив прошел в крохотную кухню, где увидел несколько тарелок с заплесневелыми отходами, раковину, полную грязной посуды, и тумбу с пустыми пластиковыми контейнерами.
Желчь вновь поднялась к самому горлу. Ален задержал дыхание и шагнул в ванную, где обнаружил только маленький кусок мыла, старую зубную щетку с растрепанной щетинкой и пластмассовую расческу с клочками высветленных волос.
Зафиксировав общую картину, Ален в сопровождении Агнес быстро вышел из квартиры, потом из дома и только на улице сделал большой глоток чистого воздуха, после чего закурил сигарету, которую крутил в руках последние десять минут.
Глава 2
На отшибе
Все мое детство прошло на отшибе — отшибе города, отшибе жизни, отшибе существования. Я, как и моя сестра, были нежеланными детьми. У наших родителей просто не было денег на презервативы, так они объясняли наше появление на свет. Сестра заменила мне отца и мать, и поверь, была куда лучше их обоих вместе взятых. Она была старше всего на три года, но мне казалась такой взрослой, умной, недосягаемой.
Воспоминания из детства начинаются с покосившегося домишки, который наша семья заняла не совсем законно. Может, когда-то он был приспособлен для нормальной жизни, но это было задолго до нашего появления на свет. Мне дом казался большим и уютным, но это потому, что сравнивать было не с чем. В нем пахло жареными картофельными оладьями, рыбой и табаком. Нам с сестрой была отведена маленькая комнатушка в подвальном помещении по соседству с кладовкой, где хранились овощи с огорода и прятались бутылки самогона, который гнал отец. В комнате имелось окошко на одном уровне с землей, но для нас оно было дверью в мир солнечного света, чистого воздуха и надежды. В комнате стояла сколоченная отцом из деревянных поддонов кровать, где мы с сестрой спали. Вдвоем было теплее и уютнее. Еще у нас был стол с полками, так мы считали. На самом же деле — просто еще три
