Книга Ловушка - Джек Тодд

Тучи сгущаются, и Питер чувствует, как по коже бьют первые капли дождя. На ноги он поднимается даже раньше, чем делает это сторож.

— Пройдемте-ка ко мне, мистер Болдер, нечего под дождём сидеть, — тот приоткрывает двери сторожки и пропускает его внутрь. — А там и поговорим, коли вы ещё что услышать хотите.

В сторожке тесно, пахнет тем самым табаком и рыбой. Из мебели только небольшая железная кровать, заставленный посудой стол и несколько разномастных стульев. На полке над столом Питер замечает радио.

Если этот человек здесь не живёт, то время от времени явно ночует. Он надеется, что ему самому ночевать тут сегодня не придётся.

— Кто такой этот «спаситель»? — спрашивает Питер Болдер, когда занимает место на стуле у окна. Отсюда открывается вид на лес — деревья сгибаются под порывами ветра и кажутся сероватыми из-за усиливающегося дождя. — Это тот языческий культ, о котором все говорят?

— Да какой там культ! — Саммерс едва ли не смеется и ставит видавший виды стальной чайник на компактную газовую конфорку. — Блажь главного мистера Стоуна. Как бишь его?.. Ричарда. Отец часто рассказывал, что бзик у того был на почве религии. Да и не только у него, то их семейное наследие, считайте. Несколько поколений как они считали себя какими-то особенными, чуть ли не избранными этим самым Спасителем. Часовня у них даже его стояла — вон, только она и не погорела, до сих пор тут как тут. Кроме них об этом Спасителе и не слыхал никто, за пределами острова такую чушь никогда не любили.

— А ваш отец — он в него верил? Если я правильно понял, ваша семья поколениями работала на этих людей, — Питер чувствует, как в нём просыпается любопытство и понимает, что других тем для разговора они не найдут. Дождь за окном обращается ливнем и грозится превратиться в настоящий шторм. Он слышит, как воет ветер. — Легко проникнуться чужими взглядами, когда живёшь среди них.

— Бред это сивой кобылы, мистер Болдер, — сторож стучит ладонью по столу так, что чайник на газу подскакивает. — И мой отец так говорил, и дед. Блажь богатеньких, не в обиду будет сказано. Кто-то увлекается коллекционированием, кто-то девок без разбора дрючит, а кто-то, вон, в религию подается. Ну нравилось им так делать — что ж тут попишешь? Насколько я знаю, он последний такой был в семье. Дети его ни во что уже не верили, кроме девицы этой. Не помню уже, но она вроде как внебрачная у него была, от фанатички какой-то. Ну ерунда, скажите?

Снаружи грохочет гром, бьёт молния, и в мрачной сторожке на мгновение становится намного светлее. Питер ежится от холода.

— Ерунда, — с готовностью соглашается он. — Но люди верят. В соседнем городе о Хемлок Айленд до сих пор говорят как о страшной сказке или городской легенде. Когда я нанимал катер, чтобы добраться сюда, меня несколько раз предупредили, что это место проклято.

— Да может и проклято, кто ж его знает. Но я-то до сих пор жив, нет? Сколько лет уж за островом приглядываю, — не хочу предавать память отца, — но никакие призраки меня не сожрали. И Спасителя, кем бы он там ни был, я в глаза не видал. Где я только не лазал, когда впервые попал сюда, будучи ещё зеленым совсем. Весь остров обошёл вдоль и поперёк, но ничего здесь нет, кроме обгоревших и осыпавшихся зданий да зарослей.

Несколько мгновений они оба молчат. Дождь шумно барабанит по окнам, завывает ветер. Питер едва заметно вздрагивает, когда слышит как с противным свистом закипает чайник.

Чай у сторожа Саммерса такой же, как и его табак — крепкий и отвратительный на вкус, но он всё-таки не отказывается. Хочется согреться, пусть и таким гадким пойлом.

— Но чтоб вы знали, — продолжает тот спустя какое-то время, хотя Питер больше не задаёт вопросов. — Там, за лесом, на другой стороне острова, есть кладбище. Наверняка и от него избавиться захотите, но, может, перед этим посмотрите. У них там на могилах символы этого их Спасителя — вместо католических крестов звезда какая-то, а в ней будто чудо-юдо морское.

— Пентаграмма? — предполагает он, медленно потягивая горячий чай. Может статься, что никакие Стоуны не язычники, а самые обыкновенные сатанисты. Питер почти успокаивается.

— За дурака меня не держите, мистер Болдер. Сами сходите посмотрите, если будет время и покупать это место не передумаете. Всё это ими выдумано много лет назад, никто больше в такое не верит. Секта это была, вот что я вам скажу.

Никто больше не верит — и Питер верить не хочет. Все эти истории о проклятиях и смертях хороши для ночей страха в детских лагерях, где их рассказывают у костра, но никак не для реальной жизни. Он почти уверяет себя в том, что ничего необычного на Хемлок Айленд никогда не происходило, когда вновь выглядывает в окно.

У того самого каменного здания — единственного сохранившегося целиком — он замечает человеческий силуэт. Бьёт молния, освещая лес и заросли болиголова, и он видит его так же четко, как свое отражение в мутноватом стекле: женская фигура, закутанная в черные одежды. Её светлые, будто бы такие же белые, как отблески молнии, волосы развеваются под жуткими порывами ветра.

— Послушайте, мистер Саммерс, — Питер говорит медленно, едва ворочая языком. Словно завороженный, он не может отрывать взгляда от застывшей в тени здания фигуры. — А кто эта женщина?

— Какая женщина? — хмыкает тот и тоже подходит к окну. — Вы никак перебрали чего, мистер Болдер? Так я вам вроде как чай-то без виски наливал. Али вы ещё до приезда хряпнули?

На мгновение он поворачивается к бородатому сторожу и хочет высказать тому всё, что о нём думает — о его грубоватой манере говорить, о беспардонности и о том, что именно из-за его любви рассказывать обо всём едва ли не с сотворения мира он здесь и застрял. Но точно так же застревают и слова у него в горле.

В нос бьют запахи табака и цветов болиголова. Рыбой уже не пахнет.

— Та женщина, которую я только что видел у самого леса. Там, где стоит единственное уцелевшее здание, не считая вашей сторожки. Часовня, судя по всему.

— Да ну бросьте вы, — Саммерс смеётся, наливает себе ещё целую кружку чая и на этот раз добавляет в неё виски. — Нет здесь