взглядом ко мне, снова чуть не плачет.
Чужих детей трогать нельзя, я знаю. Я ж как-никак юрист, но с этой действую интуитивно.
Тянусь к носу и щелкаю. Она отвечает растерянным: «ой», я улыбаюсь — она улыбается.
Мне кажется, делает это как-то знакомо.
— Мобильного нет?
Мотает головой. Тупо, но это претензия не к ней.
— А мамин номер может?
Активно кивает.
— На кофточке.
Тычет куда-то за спину, я плюс-минус понимаю. Разворачиваю ее аккуратно и достаю бирку. Там правда есть данные на английском. Ну хоть тут слава яйцам. Додумались.
Читаю: Сафие.
Красивое имя. У меня мать так звали. Она умерла в прошлом году. Мы успели увидеться. Может поэтому девочка трогает?
— Чья ты такая, Сафие? — спрашиваю, перепечатав номер на мобильный и вернув ребенка к себе.
Смотрю в лицо и продолжаю видеть сходство. Даже тревожно. Может это просто национальное?
— Мамина.
Улыбаюсь.
Держу палец над кнопкой вызова, но медлю, не жму.
— А папа где? — Не мое дело вообще. Сам не знаю, зачем спрашиваю.
Девочка тяжело вздыхает и устало объясняет тупенькому мне:
— Нет у меня папы. Только мама и Аллах. Он нас от всего бережет.
Звучит как-то обреченно и по взрослому. На сей раз улыбку из себя я уже выдавливаю. Потому что это грустно.
— Маме тогда твоей позвоним сейчас, хорошо?
— Звоните, — Сафие мне разрешает. Приятно. — А вас как зовут? И вы чей?
— Айдар. Ничей. Ни мамы уже нет, ни папы.
На мое имя она реагирует тешущим самолюбие: «о-о-о», на сиротство — грустных вздохом.
— Без папы сложно… — Со знанием дела. Больно аж. — Без мамы я бы не смогла.
— Правду говоришь…
— Но вы вроде бы хороший, Айдар…
— Это вряд ли, Сафие, но тебе хочу помочь.
Если честно, потерявшую ребенка мать мне не очень жалко, но и тянуть не вижу смысла.
Нажимаю вызов и прикладываю мобильный к уху. Слушаю гудки.
Тем временем Сафие мне что-то рассказывает. Про маму, Пентагон, вкусное мороженое и кота.
А у меня в груди по-прежнему ворочается.
Мамашка не торопится брать трубку. Меня это неожиданно сильно бесит. Не дозвонюсь — буду дальше разбираться. Но нет.
На седьмом гудки прерываются. Я слышу растерянное:
— Алло…
До этого сердце замедлилось, а сейчас вообще на стоп. Я смотрю на Сафие внимательней, пока она болтает.
На губы. Брови. Волосы. Нос.
Блять, я всё узнаю. Только глаза другие. Чьи глаза, Салманов? А лет ты сколько насчитал?
Сам себе недоговариваю.
— Алло, Айлин?
Спрашиваю нейтрально. Слышу:
— Да. С кем я…
В ушах шум. В голове — взрыв. Угадал.
Надо дальше говорить.
— Я с вашей дочкой на площади. Она вас потеряла.
— Слава Аллаху, — шепчет. Я слышу, как рвано дышит и стучит каблуками. Куда ты, блять, бежишь уже? Добегалась. — Спасибо вам! Где на площади? Я бегу. Вы мне скажите…
— Мы возле стеллы вас подождем.
— Хорошо, я бегу! Спасибо вам! Спасибо! А как вас…
— Под стеллой ждем.
Скидываю и снова смотрю на девочку.
Ей может быть даже неуютно, потому что я — слишком внимательно.
— Мама идет?
Киваю.
— Ну хорошо, — малышка улыбается и начинает смотреть по сторонам, выглядывать. — А с какой стороны она появится, Айдар?
Спрашивает, мажет взглядом, и снова вокруг.
— Не знаю, Сафие. Но мы ее не пропустим.
Поднимаюсь, раскрываю свою ладонь, за которую девочка тут же хватается. Делаю несколько шагов, опускаю взгляд и понимаю, что навыка хождения с детьми у меня нет, я толкаю ее в человеческие жопы, закончится тем, что её так затопчут.
Наклоняюсь и беру подмышками, поднимаю на руку.
Ей нравится.
Она смотрит на меня. Я тоже. Улыбается. Ресницами хлопает.
Блять. Таких совпадений не бывает.
Просто, блять, не бывает.
Или все же?
— У тебя под глазом родинка, — она тычет, я киваю.
— Ага.
— Мама говорит, у моего бабасы[1] тоже такая была.
— А что с бабасы случилось?
Вздыхает, плечами жмет.
Судя по всему, и от бабасы тоже Аллах бережет. Сдох, наверное. В тюрьме или как?
Нужно держаться. Нужно не злиться. Но это, сука, сложно.
Я уже пять лет не прокурор, но Айлин-ханым по-прежнему расщелнуть легче, чем орех.
На бирке у дочки написан был номер и имя ребенка. А вот свое она дописать забыла.
Только я не забыл. Ни черта не забыл. Вплоть до голоса.
Аллах берег, как мог, а другие боги к бабасы таки привели. Но Сафие об этом я пока не скажу.
Хочу в глаза бывшей жены посмотреть, для начала.
* * *
Я жду появления бывшей жены напряженно, но первой ее все равно видит Сафие.
Начинает крутиться на руке и тычет пальцем в одну из сторон, сообщая:
— Мамочка!!!
Машет ей. Я разворачиваюсь.
Не умей я вовремя отключать эмоции — до своих лет скорее всего не дожил бы. Особенно важно сделать это сейчас.
Я делаю.
Смотрю на нее, как на просто женщину.
Только как не увидеть, что стала ещё красивее? Изменилась и в то же время совсем нет. Я вычеркнул её из жизни и договорился с собой, что таких ошибок больше не совершаю. Но сейчас слежу, как бежит, и вспоминаю, блять, почему совершил.
Она чем-то похожа на француженку. Длинные тяжелые волосы вьются и подпрыгиваю на каждом шагу. По стройным ногам струится юбка ниже колена. Как те, что носила до нашего брака.
Она в стрессе, движения рваные, но все равно ей свойственно неповторимое изящество. Я ни до, ни после таких не встречал.
Ещё Айлин совсем не поправилась. Как была тонкой-звонкой, так и осталась. А сколько ей сейчас? Двадцать шесть?
А мне? Блять, не помню…
Она останавливается и крутит головой. Не видит нас с Сафие. Это ее тоже, наверное, Аллах бережет. От шока.
В том, что шок будет, я не сомневаюсь.
Айлин делает оборот вокруг оси, а я еще несколько секунд впитываю воспоминания о ней, пока могу себе позволить это сделать.
Потом кривлюсь, потому что Сафие прямо мне на ухо громко кричит:
— Мамочка!!! — И Айлин резко дергается в нашу сторону.
Сначала она видит дочь. Момент встречи их глаз — наверное, бесценен. Я впитываю его, хотя и понятия не имею, зачем мне. Во взгляде Айки сразу и радость, и облегчение, и волнение, и даже злость.
Она какая мать вообще? Строгая или добрая? Первое — вряд ли. Подозреваю, Сафие можно всё. И папы, чтобы ограничивал, рядом нет. Или есть? Не папа, но мужик какой-то рядом же есть?
Дальше взгляд Айки съезжает с лица дочери на мое. И
