можно надеть перчатки, можно взять носовой платок, можно намазать ладони клеем. Слушайте лучше дальше. Итак, способ третий — разбить штук восемь градусников и аккуратно вытряхнуть ртуть на пол и немного под плинтус, повозить ее веником по всему полу комнаты, чтобы площадь испарения стала максимальной. Про ключ от комнаты я уже говорила. Четвертый способ еще легче — берешь обычный шприц и…
Закончить мне помешал звонок в дверь.
Римма Марковна сидела красная от возмущения и сдерживаемого смеха, пришлось идти открывать мне.
На пороге стоял Иван Тимофеевич. Поздоровавшись, он осторожно поинтересовался, дома ли сейчас Римма Марковна. Получив утвердительный ответ, он вздохнул:
— Понимаете, Лидия Степановна, я хотел с вами обсудить упаковку к мылу, она уже готова.
— Так давайте обсуждать, — согласилась я и радушно добавила. — Проходите, пожалуйста.
— Да нет, — покачал головой сосед и тихо добавил, — давайте лучше поступим таким образом: загляните завтра, часов, скажем, к семи вечера ко мне. На работу. Я покажу отпечатанные образцы, и мы выберем. Хорошо?
Я согласно кивнула.
— Кроме того, в редакцию вам пришло много писем от читательниц, — лукаво улыбнулся Иван Тимофеевич, — заодно и заберете. Нужно же всем ответить.
Я поблагодарила и пообещала зайти. Иван Тимофеевич напомнил о сроках сдачи заметки об уходе за лицом в летний период и вдруг замялся:
— И еще… тут такое дело…
— Говорите, — подбодрила соседа я.
— Понимаете, Лидия Степановна, как бы это сказать… не все наши корреспонденты, так сказать, благосклонно отнеслись к вашему творчеству…
— И что? — не поняла я.
— В общем, вам нужно быть готовой к некоторым… эммм… критическим замечаниям с их стороны, — вздохнул Иван Тимофеевич, отводя глаза.
— Да не беспокойтесь, Иван Тимофеевич, — рассмеялась я, — никакой критики я не боюсь. Наоборот, мне будет даже полезно услышать мнение коллег по перу.
Мы распрощались, и я вернулась обратно на кухню.
— Кто это приходил? — полюбопытствовала Римма Марковна, перемывая посуду.
— Да Иван Тимофеевич, хочет, чтобы я завтра забрала письма моих читательниц, — решила пока не посвящать старушку в эпопею с мылом я (раз Иван Тимофеевич развел такую таинственность).
— О! Тебе уже приходят письма читателей, Лида, — Римма Марковна развернулась ко мне и ее морщинистое лицо расплылось в мечтательной улыбке, — это же так замечательно… письма, почитатели… эх, а ведь я когда-то тоже писала письма… Александру Вертинскому…
На работе весь день прокрутилась как белка в колесе: у нас добавлялось еще одно подразделение, хоть и маленькое, но пришлось делать новую штатку. Я стучала по клавишам пишущей машинки с упорством дятла, торопилась сделать всю работу — нужно еще выкроить время и успеть набрать текст заметки в газету. Раз обещала — надо сделать. Но печатать левые тексты на работе все-таки стрёмно: вдруг кто увидит. Нужно запланировать покупку собственной печатной машинки, и то срочно.
За треском от машинки я не расслышала, как открылась дверь. На стол упала тень. Я подняла глаза и сильно удивилась — передо мной стоял Роман Мунтяну. За все время моего пребывания в том кабинете, который он делил с Егоровым, я от него услышала хорошо, если два-три слова. Он всегда был нелюдим и словно существовал в параллельной Вселенной. И тут вдруг сам лично пришел ко мне в кабинет. Интересненько.
— Лида, — сказал Мунтяну и выжидательно уставился на меня.
Я молчала. Решила дать человеку выговориться. Даже если это Мунтяну.
— Завтра, — продолжил Мунтяну, видя, что я ничего не спрашиваю, — мы собираемся. Приходи.
— Когда? Кто? Где? — чуть переиначила классику я, флегматично оттирая испачканные копиркой пальцы.
— Гаражи на Набережной. Знаешь?
Я согласно кивнула.
— Гараж с синей дверью, слева, второй ряд. В восемь, — очень тихо сказал он и, чуть помедлив, добавил. — Не забудь.
— А кто собирается? — меня уже распирало любопытство, непонятно, куда это он меня приглашает, кто там еще будет, и главное, какой формат встречи — тайное масонское общество? комсомольский субботник? разнузданная оргия (хотя до оргий в этом времени, кажись, еще не дошли)? Благопристойное чаепитие? Или простая дружеская пьянка в гараже?
— Мы, — лаконично ответил Мунтяну и сообщил. — Только ты никому.
Я кивнула.
— Поклянись, — потребовал Мунтяну, внимательно глядя мне в глаза.
— Клянусь, — честно поклялась я и даже зажмурилась от такой своей кристальной честности.
Успокоенный Мунтяну ушел, а я, терзаемая любопытством пополам с сомнениями, вернулась печатать дальше.
Вечером я забежала в типографию. Иван Тимофеевич встретил меня радушно:
— Проходите, проходите, Лидия Степановна, — он усадил меня в кресло для гостей, угостил чаем и протянул несколько отпечатанных листочков. — Вот образцы. Взгляните.
Я покрутила этикетки, рассматривая. Ну что тут скажешь, все скромненько-банально, великая эра рекламы и маркетинга наступит здесь явно еще не скоро.
— Можно обычно заворачивать, а можно делать коробочки, — пояснил Иван Тимофеевич. — Что скажете?
— Смотря для каких целей надо, — дипломатично ответила я, возвращая образцы. — Если для массовой продажи — то я вообще смысла не вижу, я уже попробовала продать коллегам, но они хотят дешево, максимум по три рубля. Сами понимаете, возиться с изготовлением такого мыла долго, плюс этикетки печатать. А теперь представьте, если мыло пойдет массово, то цена вообще до рубля упадет, если не ниже. Кроме того, массовое производство потребует много времени, а я и так мало того, что у вас подрабатываю, так еще в институт поступать готовлюсь. Да и опасно. Кто-нибудь обязательно заложит.
— Нет, нет, Лидия Степановна, — замахал руками сосед. — Мыло мне нужно для небольших сувенирных подарков, высоким гостям. У нас постоянно кто-то бывает в городе с визитом. И всех обязательно везут на экскурсию к нам. Дарить все эти ручки-блокноты-календари — мелковато, согласитесь. А вот такой подарок всем бы понравился. Иностранцев, в основном, возят тоже к нам.
— Тогда это совсем другое дело, — я подняла взгляд на Ивана Тимофеевича. — Но здесь надо смотреть: к примеру, для высоких гостей из сферы торговли нужна упаковка в стиле «дорого-богато», для интеллигенции — нечто изысканно-интеллектульное, для партийных и пропагандистов — в стиле «люблю родные березки и Кудашхскую ГЭС». А для иностранцев вообще по-другому
