от пристани «Эминёню», когда она села рядом со мной на скамейку. Мы молча любовались бирюзой Босфора, удаляющимся Галатским мостом, ощетинившимся удочками рыбаков, ловкими чайками, хватающими на лету кусочки симитов, которые бросали пассажиры с верхней палубы.
Моя соседка — грузная турчанка, лет пятидесяти, в очках на крупном носу, все пыталась сладить с развевавшимися на ветру волосами.
— Извините, не поможете мне? — обратилась она ко мне и начала что-то искать в своей сумке.
— Да, конечно, — я подвинулась и помогла удержать все, что она выложила на скамейку: кошелек, футляр для очков, две упаковки салфеток, связку ключей, фонарик, пакетик с жареными каштанами, пачку сигарет, три зажигалки, бутылку с водой, несколько ручек, разноцветных карандашей, три бутылочки сока, шоколадку, мячик, детскую шапочку, две игрушечные машинки и маленькую записную книжку. Наконец-то в одном из отделений она нашла заколку для волос и собрала их. Пока она складывала вещи обратно в сумку, мы познакомились и разговорились.
— Это для моего внука Эмре, — сказала Севда-ханым, показывая на карандаши и машинки. — Доченьки моей сын. Сейчас вот еду к ним. Дочка вся в хлопотах: завтра к ней свекровь в гости собирается. Попросила меня посмотреть за внуком. А я и рада. Каждый день с ним сидела бы. Да зять против. Не разрешает нам видеться.
— Почему?
— Наверно потому, что я против была, когда он пришел руки ее просить. Он у нас очень религиозный. Строгий мусульманин. Дочка моя после встречи с ним тоже хиджаб надела.
— И что? Вы разве не мусульманка? — вырвалось у меня.
— Конечно, мусульманка! Но я из того поколения, когда носить хиджаб для городской девушки было немыслимо!
Слова из нее полились с такой скоростью, что я с трудом понимала ее:
— Мы красились и одевались как на западе, учились водить машины, поступали в университеты, строили карьеру. Не все, конечно. Но я-то выросла в семье, где Ататюрка боготворили! а раз он сказал, что турецкая женщина должна быть свободна, то у нас дома для меня запретов не было.
Она вдруг замолчала, опять начала рыться в сумке. На этот раз легко нашла сигареты с зажигалкой, закурила, а потом будто нехотя продолжила рассказывать, прерываясь на глубокие затяжки:
— Правда, когда я забеременела Сезен, а ее отец не захотел на мне жениться, разгорелся большой скандал. Отец выгнал меня из дома, пришлось переехать в другой район… Да что там район, вообще на другой берег Босфора перебралась! Нам с Сезен было очень трудно. Я работала много, но денег все равно не хватало. Дочку часто приходилось одну дома оставлять, подруг у нее почти не было. Кто захочет, чтобы их дети общались с дочерью матери-одиночки? Так и выросла моя Сезенджан одна. Иногда моя мама помогала нам тайком от отца. Приезжала, гуляла с внучкой, оставляла в ее карманах деньги, которые сэкономила на хозяйстве. А теперь видно моя очередь тайно внука навещать…Наверно Аллах так меня наказал, за то, что вне брака родила, да и вообще, за грехи мои, — она сделала последнюю затяжку и выкинула сигарету за борт.
Объявили остановку на Азиатской стороне Стамбула — «Кадыкей». Севда-ханым попрощалась со мной и засобиралась на выход. Я проследила за ней взглядом в толпе пассажиров. За решетчатым забором пристани к ней подошли закутанная в черное женщина и маленький мальчик. Поцеловав обоих, моя соседка повернулась к парому, словно хотела, чтобы я увидела ее с семьей. Она была счастлива.
Бабушка, дочь, внук. Тайные встречи.
Я сразу вспомнила бабушку со стороны отца. Родители уже развелись, мы с мамой готовились к переезду в Стамбул. А баба Света до последнего дня приходила ко мне в школу, иногда приносила пирожки с картошкой, расспрашивала о моей жизни. Но больше молчала, гладила меня по волосам и думала о своем.
Живи она в Стамбуле, может, и она поделилась бы со случайной попутчицей на пароме историей своей жизни: бабушки, тайком встречающейся с внучкой.
Запись в блоге, август 2017
Люди в белом
В каждом махалле — районе — Стамбула есть два места, где вершатся судьбы его жителей. Первое — исключительно мужское: чайная, в которой мужчины обсуждают политику президента страны, последние матчи любимой футбольной команды и местные новости. Второе — царство женщин: салон красоты. И еще неизвестно, чьи решения имеют большую силу и влияние на жизнь махалле. Если в первое можно попасть лишь на том основании, что ты носишь бороду и усы, то во второе — только если тебе будет оказано доверие и тебя приведет одна из постоянных клиенток салона. Зато попав сюда, выйдешь не только с укладкой и маникюром, но и кучей информации: о дочке пекарши, которая провалила экзамен в университет, потому что закрутила роман с бакалейщиком, о жене аптекаря, которая родила через пять месяцев после свадьбы, о подруге подруги клиентки, которая тоже, как и ты до сих пор не замужем, бедняжка.
В первый раз в нашу районную «сплетнехакерскую» — так мы с мамой называем между собой районный салон Мерве-ханым — я попала примерно через год после переезда в Стамбул. К тому времени я более-менее говорила и понимала по-турецки. Отношения с отчимом Неджми-беем и его мамой Назиме-ханым были ровными. В школе появились одноклассники, которых я могла бы назвать хорошими приятелями. Жизнь налаживалась. Но по ночам я просыпалась от жутких кошмаров. Иногда мои крики будили всех домочадцев. Как-то собираясь в школу, увидела приколотую с изнанки пиджака булавку с голубой бусинкой. Показала маме, а она расстроилась, забрала пиджак и ушла в комнату свекрови. Они долго разговаривали. А потом мама вышла со словами: «Она — моя дочь. Пожалуйста, не навязывайте ей свои страхи».
Через некоторое время после этого случая бабушке Назиме захотелось, чтобы я сопровождала ее в салон красоты. Едва я вошла в просторную комнату с витражными окнами, все присутствовавшие на мгновение умолкли, а потом продолжили свои разговоры и дела, как ни в чем не бывало.
— Назиме-ханым, добро пожаловать! — встретила нас хозяйка салона Мерве-ханым. — Как ваши дела? Надеюсь, все в порядке? А кто эта голубоглазая красавица? Машаллах!
— Дамы, — бабушка обратилась ко всем, — прошу знакомиться. Это моя внучка Натали.
Я поздоровалась и услышала приветствия в ответ. Хозяйка посадила меня в кресло у окна, а сама принялась за прическу бабушки. К ней подходили соседки-клиентки, что-то говорили, указывая глазами на меня. Несколько раз я услышала имя «Назар». Не понимая многого из щебетанья женщин в салоне, я ждала бабушку и пила кофе по-турецки. Перед нашим уходом она взяла мою чашечку, перевернула остатки
