ему сейчас природу и суть суеверий — положил штуцер на сгиб локтя и по своим следам направился к лесу.
Что же всё-таки происходит? Какого чёрта я делаю там, где в принципе не могу находиться? Понятно, что я перемещаюсь по времени. Но как и по какой схеме? Карета, штуцер, пулемёт, тачанка. Какая между ними связь? Отличником в школе я никогда не был, но итоговая оценка по истории у меня пятёрка. Твёрдая. Плюс внеклассное чтение, факультативы, личный интерес, причём, не только к отечественной истории, но и к зарубежной тоже, поэтому я точно знаю, что между штуцером Бернерса и пулемётом Максима разница в восемьдесят лет. Единственный стежок, который можно разглядеть в охватившей меня череде событий, это постепенное отступление вглубь веков: двадцатый век, девятнадцатый. Означает ли это, что отступление продолжится? И из какого времени я сам?
Я запнулся о бревно и повалился в сугроб. Холод и снег вновь напомнили об эпизоде пятиминутной давности, когда я так нещадно расправился с Махно. Я не должен был его убивать, вернее, он не должен был умирать. В реальности он умрёт много позже, в Париже, в госпитале Ларибуазьер от костного туберкулёза. Что же получается: я в каком-то альтернативном мире? Бред… Меня убили — расстреляли в клочья, твою мать! — однако я…
Впереди послышались голоса. Между деревьями на берегу запорошенной снегом речки мелькнули фигуры. Четверо. Я подошёл ближе, застыл, прислонившись плечом к берёзе. Двое господ торопливо мерили шагами площадку. Третий — высокий, в мундире кавалергарда — неспешно прохаживался вдоль по берегу. На лице застыла смесь брезгливости и презрения, как будто всё происходящее было ему неприятно. Четвёртый мужчина стоял поодаль, запахнув на груди широкий плащ-крылатку. Голова опущена, чёрные кудри шевелит ветер, бакенбарды…
Здесь явно намечалась дуэль. Теперь понятно, что я должен делать. Убивать. Снова убивать. Мысль эта, как и в прошлый раз, казалась навязанной, как будто кто-то чужой вдалбливал мне её в голову, но в то же время она была настолько близкой, что никаких сомнений не вызывала. Я непременно буду убивать. Да. На этот раз моя цель — вон тот господин. Судя по разметке, он будет стоять от реки в пол оборота. Если он правша, то во время поединка повернётся ко мне грудью, и тогда я выстрелю.
Я снял шарф, обвязал дерево на уровне плеча и вставил в образовавшуюся петлю штуцер. Приподнял голову, улавливая щеками ветер — не сильный, от реки. Расставил ноги шире, прижал приклад плотнее к плечу, чтобы ограничить действие отдачи, и прильнул к прицельной планке.
На дуэльной площадке секунданты развели поединщиков, прозвучала команда сходиться. Человек в крылатке резко пошёл к барьеру, выставив перед собой руку с пистолетом, военный сделал всего один шаг, навёл свой пистолет на противника — и в этот момент я выстрелил.
Стрелять по бездвижной мишени занятие не сложное, да и оружие не подвело. Колени военного подогнулись, пистолет выпал из ладони и воткнулся дулом в снег. Один из секундантов вскинул руки вверх, словно в отчаянье. Человек в крылатке остановился в недоумении, а потом поднял голову, как бы благодаря за что-то небо, развернулся и пошёл прочь.
Я отвязал шарф, схватил штуцер под мышку и едва не бегом бросился к ожидавшей меня карете. Мой попутчик открыл дверцу и спросил:
— Владимир Алексеевич, вы сделали всё, как мы обговаривали?
— Да, да — спешно закивал я.
Он выхватил из-под пальто пистолет и выстрелил мне в грудь. Я опрокинулся на спину, в горле застрял кашель.
— Прошу прощения, Владимир Алексеевич, но это для вашего же блага.
Он спустился ко мне, обыскал карманы, забрал конверт с деньгами. Я попытался ухватить его за полы пальто, но сил не хватало. Мужчина сел в карету, кучер дёрнул вожжи, и лошади побежали по дороге, выбивая из неё хрустальные льдинки.
А я остался умирать на обочине.
Калибровка 3.0
Сэм Колокольчик. Странное имя. Я смотрел на него через весь зал и не понимал: за что я должен его убить? Внешне он ничем не отличался от прочих ковбоев, волею судеб оказавшихся сегодня в этом городке и в этом салуне. Невысокий, сухощавый, с подвижными глазами. Один револьвер он носил в кобуре на правом бедре, второй за поясом возле пряжки. Два револьвера для одного бродяги — знак того, что парень не промах. Однозначно, ганфайтер[1], и, возможно, высокого уровня. Справлюсь ли?
Я подошёл к стойке, положил перед барменом две одноцентовые монеты. Бармен взял с полки бутылку и до краёв наполнил грязный стакан. Я сделал глоток, и с трудом удержался, чтоб не выплюнуть содержимое на пол. Господи, какое же дрянное пойло подают в этом салуне! Впрочем, а чего я хотел за два цента? Бурбон?
Взяв стакан, я отошёл вглубь зала и присел за столик возле кухни. Мимо пробежала мексиканка с подносом грязной посуда, колыхнулась портьера, окатив меня облаком дыма и вонючего пара. Не самое лучшее место, зато удобное. Из своего угла я одинаково хорошо видел входную дверь, окна и очередную жертву. Сэм Колокольчик сидел в центре, и в компании таких же ковбоев играл в карты. Игра шла по маленькой, вяло, денег ни у кого из игроков не было. Сэм периодически оглядывал салун, дважды наши взгляды встречались, я отводил глаза, он усмехался.
Я опустошил стакан на половину и уже чувствовал, что больше не смогу влить в себя ни капли этой гадости. То ли дело, когда мы с парнями после суток глушили Сормовский коньяк о три звёздочки. Вернуть бы сейчас то время, почувствовать заново его вкус… Стоп! Какой коньяк? О чём я? И почему именно Сормовский?
Додумать мысль до конца я не успел, ко мне за стол подсел бродяжка. Выглядел он не ахти: грязный, небритый, из-под ободранной шляпы свисали чёрные колтуны. Он осклабился, обнажая гнилые зубы, и сказал:
— Мистер, у меня есть новость, которая будет вам интересна. Хотите услышать?
— Не хочу, — покачал я головой.
Местные новости меня не интересовали. Кто с кем спит, кто кого ненавидит, победители родео, расписание дилижансов — всё это никоим образом не могло повлиять на успех моего задания.
— Очень зря, — вкрадчиво заговорил бродяжка. — Никогда не знаешь, что ждёт тебя за поворотом. А я могу сообщить нечто такое, что, несомненно, спасёт вашу жизнь. И стоить это будет всего-то недопитый вами виски.
Он говорил, а сам не сводил глаз с моего полупустого стакана. Или наполовину полного? Как правильно?
