быть, Свинтус тоже так чувствует, поэтому никуда от меня не уходит. Да он вообще никуда не хочет уходить, ему прекрасно и тут, в нашем общем с ним пространстве. Все, что он делает, каждый звук, который он издает, и каждый кусочек копченого лосося, который он облизывает и пожирает, — все говорит о его непоколебимой уверенности в принятых решениях. Я вообще не вижу причин сомневаться в Свинтусе и совершенно доверяю ему в выражении этого удовлетворения нашим совместным существованием, потому что, если кто-то недоволен и хочет уйти, он просто встает и уходит.
Свинтус — еще и живое напоминание мне о том, почему я не ем ничего даже близко похожего на свинину. Я смотрю на своего кота и понимаю, что я в полной безопасности, и точно знаю, что никогда не съем ни одного из его сородичей, ни даже производных от них. Свинтус — не бутерброд и не стейк. Он просто кот, который живет со мной. Как и все другие животные, которые живут рядом с другими людьми — повсюду, во всех уголках земли. Причем не только в домах или на фермах, но и в море, в воздухе, в джунглях и тропических местах, в обычных лесах и парках — в общем, везде, где только могут обитать животные. Мы просто случайно оказались в одно время в одном месте — вот и все, что мы об этом знаем. Так что да, Свинтус для меня — это все животные в целом, и я его страшно люблю. Да только взгляните на него! У него есть своя маленькая душа, задача которой — смотреть на меня круглые сутки. И это делает меня счастливой.
Когда он сидит у меня на коленях, я говорю ему, что на самом деле он бог. На этих словах он закрывает глаза, и, я уверена, он все понимает. Да мы все боги! Древние египтяне вообще избавлялись от тех, кто был с этим не согласен.
Мой бывший парень однажды заявил, что я со своим котиком должна «перестать прикидываться Холли Голайтли», на что я ответила, что тогда он должен перестать прикидываться полезным членом своего вида, то есть человечества, и цитировать всякую попсу, которой набита его голова. А то, что он считает, будто я по части женственности должна соответствовать мужским фантазиям, говорит больше о нем самом, чем обо мне. Сейчас он ударился в рекламу — там ему самое место. Несмотря на то что вместе мы были целый год, я о нем даже не вспоминаю, пока не поговорю со своей психологиней.
2
Я делаю глоток мартини с водкой и оливкой, перед тем как выйти, потому что папа готовил маме мартини с водкой и оливкой каждый вечер перед ужином. Это был их ежевечерний ритуал. После длинного рабочего дня, когда он писал и изучал что-то, он включал свое любимое телешоу и насыпал в миску гору фисташек. Мама клала ноги на журнальный столик, чистила фисташки своими длинными бледно-розовыми ногтями, слизывала со скорлупы соль, делала из бокала глоток и хрустела орешком.
Папа всегда очень гордился тем, что у него получается самый крепкий мартини. Многие его друзья, отведав напитка, частенько валились с ног прямо на лужайке. Зато сам он никогда не пил.
Так что мартини с водкой и оливкой — дань семейной традиции, которую я не нарушаю. В мартини с водкой и оливкой есть нечто декадентское и честное. Никаких дрожжей, никакой кислоты, никаких пузырьков, все это только отвлекает внимание. Я же люблю ощущать саму жизнь, без лишних примесей и прикрас, поэтому и алкоголь люблю тоже без лишних примесей и прикрас. В этом напитке он чувствуется именно таким. От мартини с водкой и оливкой ничто не скроешь.
У того же джина нет ни похожего вкуса, ни похожих ощущений, и я не знаю почему. Водка же, холодная, прозрачная, бьет под дых, точно кувалда. Так что прости меня, бывший мой парень, ты любил джин с тоником и огурцом, а это совсем другое. В моем семейном мартини нет ни капли джина, и дальше можно не продолжать, потому что скучно.
3
Раньше я тусила с девчонками, потому что девчонки должны тусить вместе, как это нам показали в «Бриолине», только без всяких терок и насмешек, хотя, правды ради, всякие терки и насмешки существуют всегда. Вот почему все любят Сандру Ди, когда она поет о Дэнни летней ночью возле надувного бассейна. И если бы вы видели меня и мою лучшую подругу, когда мы были старшеклассницами, вы бы точно посчитали, что я — Риццо, а она — Сандра Ди, и очень сильно ошиблись бы. Наверняка каждая женщина думает, что по поводу нее все ошибаются.
У меня были длинные каштановые волосы, густые и волнистые, а она была блондинкой. Мои волосы выглядели по-разному, в зависимости от погоды, от того, как я спала, или как решила причесаться накануне, или оттого, что слишком много думала; ее же волосы были всегда прямыми и никогда не менялись. И причесывалась она всегда одинаково, даже после душа, и даже когда постриглась, чтобы хоть как-то измениться, она осталась прежней.
И как бы она ни пыталась подружиться с непредсказуемостью, само существо ее противилось этому. Она делала все возможное, чтобы разрушить свое однообразие. По ухабам жизни она двигалась, подобно шаровой молнии: стремительно и целенаправленно, каждую минуту готовая разорваться от накопленного заряда. На ее плече все время болталась сумка с пожитками, точно она куда-то уезжает. Небесно-голубыми глазами она мгновенно сканировала ситуацию и людей, прежде чем те обратят внимание на свои изломанные и искаженные отражения, которые буквально выпрыгивали на нее из зеркал или витрин.
Летом на пляже я обычно валялась на мелководье, как русалка, или читала книжки, присыпанные песком. Она же, продефилировав мимо спасателей-серфингистов, усаживалась невдалеке от них и начинала поглощать заранее приготовленные сэндвичи с салатом. Этот акт поедания и насыщения был для нее своего рода спектаклем, который она устраивала для этих парней, доказательством ее нормальности, которую она больше никак не выражала. Она не ела с таким же удовольствием, когда мы были с ней наедине, а если и ела, то ее чувство вины становилось столь ощутимо, что нам обеим кусок в горло не лез.
Я легко попадала в поток ее энергии и ожиданий. Мне вообще свойственна невероятная способность принимать чужие желания за свои собственные. Не забуду тот случай, когда я
