и активисты ЛГБТК, вооруженные лишь пикетными знаками, брошюрами или парой маршевых туфель. В основе этой многолетней борьбы лежит простой вопрос: Заботимся ли мы о том, чтобы реальность Америки соответствовала ее идеалам? Если да, то действительно ли мы верим, что наши понятия о самоуправлении и свободе личности, равенстве возможностей и равенстве перед законом применимы ко всем? Или мы вместо этого на практике, если не по закону, стремимся оставить все это для привилегированного круга лиц?
Я понимаю, что есть те, кто считает, что пришло время отбросить миф — что изучение прошлого Америки и даже беглый взгляд на сегодняшние заголовки показывают, что идеалы этой нации всегда были вторичны по отношению к завоеванию и порабощению, расовой кастовой системе и хищному капитализму, и что притворяться иначе — значит быть соучастником игры, которая была подстроена с самого начала. И я признаюсь, что в процессе написания этой книги, когда я размышлял о своем президентстве и обо всем, что произошло с тех пор, бывали моменты, когда мне приходилось спрашивать себя, не был ли я слишком сдержан, говоря правду так, как я ее видел, не был ли я слишком осторожен в словах и делах, будучи убежден, что, обращаясь к тому, что Линкольн называл лучшими ангелами нашей природы, у меня было больше шансов повести нас в направлении Америки, которую нам обещали.
Я не знаю. Что я могу сказать точно, так это то, что я еще не готов отказаться от возможности существования Америки — не только ради будущих поколений американцев, но и ради всего человечества. Ибо я убежден, что пандемия, которую мы переживаем в настоящее время, является одновременно проявлением и просто перерывом в неумолимом движении к взаимосвязанному миру, в котором народы и культуры не могут не сталкиваться. В этом мире глобальных цепочек поставок, мгновенных переводов капитала, социальных сетей, транснациональных террористических сетей, изменения климата, массовой миграции и постоянно растущей сложности мы должны научиться жить вместе, сотрудничать друг с другом и признавать достоинство других, иначе мы погибнем. И поэтому мир наблюдает за Америкой — единственной великой державой в истории, состоящей из людей со всех уголков планеты, представляющей все расы, вероисповедания и культурные традиции, чтобы увидеть, сможет ли наш эксперимент с демократией сработать. Чтобы понять, сможем ли мы сделать то, что никогда не делала ни одна другая страна. Чтобы увидеть, сможем ли мы на самом деле соответствовать смыслу нашего кредо.
Присяжные еще не определились. К моменту выхода в свет этого первого тома в США пройдут выборы, и хотя я считаю, что ставки не могут быть выше, я также знаю, что ни одни выборы не решат этот вопрос. Если я не теряю надежды, то только потому, что научился верить в своих сограждан, особенно в новое поколение, чья убежденность в равной ценности всех людей кажется второй натурой, и кто настаивает на претворении в жизнь тех принципов, о которых им говорили их родители и учителя, но в которые они сами, возможно, никогда до конца не верили. Как никто другой, эта книга предназначена для этих молодых людей — это приглашение вновь переделать мир и с помощью упорного труда, решимости и большой дозы воображения создать Америку, которая, наконец, будет соответствовать всему лучшему, что есть в нас.
Август 2020 года
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
СТАВКА
ГЛАВА 1
Из всех комнат, залов и достопримечательностей, составляющих Белый дом и его территорию, я больше всего любил Западную колоннаду.
В течение восьми лет эта пешеходная дорожка определяла мой день — минутный путь из дома в офис и обратно под открытым небом. Здесь каждое утро я ощущал первый порыв зимнего ветра или пульс летнего зноя; здесь я собирался с мыслями, перебирая в голове предстоящие встречи, готовя аргументы для скептически настроенных членов Конгресса или встревоженных избирателей, готовясь к принятию этого решения или медленно развивающегося кризиса.
В первые годы существования Белого дома кабинеты руководителей и резиденция первой семьи располагались под одной крышей, а Западная колоннада была не более чем дорожкой к конюшням. Но когда Тедди Рузвельт вступил в должность, он решил, что одно здание не может вместить современный персонал, шестерых шумных детей и его рассудок. Он приказал построить то, что стало Западным крылом и Овальным кабинетом, и за десятилетия и смену президентов колоннада приобрела нынешнюю конфигурацию: кронштейн к Розовому саду на севере и западе — толстая стена с северной стороны, немая и не украшенная, за исключением высоких полулунных окон; величественные белые колонны с западной стороны, словно почетный караул, обеспечивающий безопасный проход.
Как правило, я хожу медленно — гавайской походкой, как любит говорить Мишель, иногда с оттенком нетерпения. Однако на колоннаде я шел по-другому, осознавая историю, которая здесь творилась, и тех, кто предшествовал мне. Моя походка стала длиннее, шаги немного бодрее, мой топот по камню отражался от сотрудников Секретной службы, следовавших за мной в нескольких ярдах сзади. Когда я достигал пандуса в конце колоннады (наследие Рузвельта и его инвалидного кресла — я представляю его улыбающимся, с подбородком, зажатым в зубах портсигаром, когда он напряженно катится вверх по склону), я махал рукой охраннику в форме, стоявшему у стеклянной двери. Иногда охранник сдерживал удивленную стайку посетителей. Если у меня было время, я пожимал им руки и спрашивал, откуда они. Но обычно я просто поворачивал налево, проходил вдоль внешней стены кабинета и проскальзывал в боковую дверь у Овального кабинета, где здоровался с личным персоналом, брал свое расписание и чашку горячего чая и приступал к делам дня.
Несколько раз в неделю я выходил на колоннаду, чтобы застать смотрителей, всех сотрудников Службы национальных парков, работающими в Розовом саду. В основном это были пожилые мужчины, одетые в зеленую униформу цвета хаки, к которой иногда добавлялась шляпа для защиты от солнца или объемное пальто от холода. Если я не опаздывал, я мог остановиться, чтобы похвалить их за свежие посадки или спросить об ущербе, нанесенном предыдущим ночным
