но мы должны уйти.
— Куча вызовов. Тем более выходные дни.
«Выходные дни — подумал Евграфий — Точно! Вот из-за чего мне так не спалось. На выходных я уже не могу обойтись без работы и поэтому хуже засыпаю, хуже ем, да и вообще настроение отвратное. Не могу уже обойтись без своих психов!»
После ухода «скорой» в палате остались только персонал самой больницы, да человек в классической «тройке» с небольшим портфелем и планшетом в руках.
«Следователь», — догадался мужчина, проталкиваясь сквозь своих сотрудников и останавливаясь напротив полицейского и трупа, который лежал на кровати на спине, сложив на груди руки.
— Словно и не мертвый вовсе, — произнес заведующий, не сводя с усопшего глаз.
Белов Игнат Андреевич. Его в психбольницу поместила собственная жена за буйное поведение. Несколько раз ей давали от ворот поворот, но все же однажды ее жалобы взяли верх и мужа упекли по всем показателям. Оказалось, совершенно правильно. Игнат вел себя как настоящий псих: бросался на медицинских работников, кусался, плевался, ломал мебель и совершал неоднократные попытки членовредительства с предполагаемым последующим летальным исходом.
«Неужели на этот раз добился своего?»
— Вы Евграфий Порфирьевич?
— Да. Он самый.
— Меня зовут… Я следователь по вашему делу, и если вы не возражаете, хочу немного осмотреться. Как раз после полного обследования вашими коллегами представилась такая возможность.
Мужчина достал из кармана пластиковую визитку с номером полицейского участка, городским телефоном и передал ее Евграфию.
— Нет-нет, конечно, комната в вашем полном распоряжении.
— Вы еще не сообщали родным или близким этого человека о постигшем их несчастье?
— Нет. Пока еще нет.
— Не сообщайте. Я должен провести здесь расследование. Это займет день-два. Очень вас прошу!
— Хорошо. Я повременю с этим, — озадаченно произнес заведующий. — Но… «скорая» констатировала летальный исход без наложения на себя рук. Не так ли? Или я чего-то не понимаю?
— Все так, Евграфий Порфирьевич, но есть некоторые моменты, которые могли ускользнуть от ваших коллег и от вас самих. Если вы не возражаете, я хотел бы осмотреться здесь наедине.
— Конечно-конечно, не буду заставлять вас просить о подобном дважды. Идемте! — сказал он своим работникам и закрыл перед собой дверь.
Раздав незначительные указания и спросив о самочувствии остальных пациентов больницы, Евграфий направился к выходу и практически у самого лифта, где располагался стол регистратора, помимо Лизы обнаружил сидящую там же Аглаю Геннадиевну. Остановившись, он с упреком посмотрел в ее старческие, грустные, утомленные глаза.
— Я, конечно, понимаю ваш возраст и те годы, которые вы здесь проработали, но нужно быть сдержаннее, осмотрительнее и не так скоропалительнее в своих выводах. Я еще могу понять молодое поколение, — указал он на осунувшуюся под праведным гневом Лизу — но от вас я ожидал такого меньше всего.
— А что сразу я? Я сунулась в палату, а там тихо. Убрала, вымыла, а он лежит. Обычно его санитары держат… а тут… ну я пульс пощупала, а его и нет! Что мне еще думать, если он накануне о суициде разговоры вел?
— Семь раз отмерь — один раз отрежь! Знаете такое? Это вас обеих касается. Значит расклад такой: тебе, Лиза, строгий выговор со всеми последующими лишениями и запятнанными характеристиками, а вам, Аглая, думаю, придется поискать новое место работы!
— Батюшки-святы, да как же так? — взмолилась женщина.
— Евграфий Порфирьевич, простите меня, пожалуйста! Я же не специально все это подстроила! Как же я без медицины? Родители не перенесут этого!
— Раньше нужно было думать.
Мужчина уже развернулся, уже почти ушел, почти вошел в открытые двери лифта, как что-то щелкнуло у него в мозгу и заставило остановиться. «Записки сумасшедшего — пронеслось у него в голове — Где-то я уже встречался с подобным. Уж не у Сальвадора Дали?» Он вернулся и аккуратно заглянул под стол регистратора. Там, у ног девушки, аккуратно перевязанные, стояли стопкой общие тетради в девяносто шесть листов. Достав кипу, мужчина поставил ее на стол перед лицом изумленной и смутившийся Лизы.
— «Записки сумасшедшего», — прочитал он надпись, растянувшуюся по всем корешкам — Что это такое?
— Это… тетради… — прощебетала девушка.
— Какие такие тетради? Откуда?
— Аглая Геннадиевна принесла.
— Аглая? Вы-то где их взяли? — обратился он к уборщице.
— А что я? Опять крайней сделали? У психа у этого вашего… у покойничка у самой двери стояли аккуратно сложенные и перевязанные, как сейчас перед вами. Мусор, поняла я. Он всегда так хлам свой выставлял, когда собирался от него избавиться. Вот я и прихватила на вынос, а вот Лизка заинтересовалась. «Дай погляжу!» сказала.
— Откуда у психов свои вещи? Ладно, вернемся еще к этому вопросу. А вы сами не поинтересовались, что в этих тетрадях написано?
— Это еще к чему? Мусор он и есть мусор. Что в нем полезного?
— Ну, теперь точно уволю всех!
Схватив связку тетрадей, Евграфий невзирая на все причитания и мольбы все же стал в лифт и, спустившись, вышел на улицу и быстро сел в «москвиченок».
— Нет, точно все бабы дуры!
Выжав сцепление и тронув коробку передач, он въехал во тьму улицы и быстро растворился между домов, свернув с главной дороги.
«… Богородица, Пресвятая Дева Мария, спустившаяся ко мне этой ночью и давшая указания, избавила меня от страха и телесных недугов. Только благодаря Ней я почувствовал полную безмятежность и Веру. Веру в то, что все сделано правильно! Веру в то, что все должно быть так, как есть сейчас! Только прочитав с первой страницы моей «летописи», можно понять, что творилось у меня на душе и к чему это привело. Только так можно узнать меня и то, что я из себя представляю…»
— Бред какой-то. Точно псих писал. Истинные записки сумасшедшего.
Мужчина закрыл последнюю страницу последней тетради и кинул ее поверх остальных. Читать все не хотелось, поэтому он выбрал самый последний абзац и понял, что был совершенно прав, не начав пролистывать с самого начала. Выставив исписанную бумагу на тумбочку у входной двери, он пообещал себе, что завтра же выбросит весь этот лепет психа на помойку.
Однако ни завтра, ни послезавтра этого не произошло.
Понедельник принес новые заботы и хлопоты. На работе, конечно же, он никого не уволил и не оштрафовал. Слез было море, причитаний тоже, и он, в конечном итоге, сдался. Не так уж и много людей по собственному желанию соглашаются работать в психиатрической больнице. Поэтому разбрасываться кадрами вслепую было бы глупо и неуместно.
Придя домой, Евграфий только под вечер натолкнулся на «мемуары» усопшего и вспомнил про то, что собирался вынести
