сомневались. Значит, первые шесть мест в продажу не выставляете, закрепляете за Федором Васильевичем и сопровождающими. Фамилии я потом пришлю. Мы считаем, это будет правильным в свете предстоящих событий – губернатор поддержал единственный региональный рейс, все такое, дадим потом соответствующий релиз. Болельщики – очень важная часть электората. Но пока афишировать это не стоит. Нет, директора Вашего пока тоже не нужно ставить в известность, просто скажите, что бронь из Администрации. Вы же курируете продажи? Отлично! Мы на Вас рассчитываем! До встречи.
Захлопнув телефон, Антон вышел из комнаты для раздумий с соответствующим выражением лица. Ни Гены, ни конверта в зале уже не было. Вздохнув, Петрик двинулся к выходу. Отягощенность важными государственными делами не позволила ему заметить лохматую тень, мелькнувшую за портьерой.
Дояркин сын
Гена был настоящим самородком. Дойдя до депутатских кресел регионального масштаба, он сочинил себе официальную биографию, в которой правдивой была разве что дата рождения. Всё знающее сарафанное радио причисляло Гену к цыганскому истеблишменту, что отчасти подтверждалось огромной курчавой головой, блестящими черными глазами и страстью к прикарманиванию всего, что плохо лежит. Впрочем, то, что лежало не так уж плохо и даже основательно стояло на земле, Гена позднее умудрялся прихватывать с той же цыганской лихостью и широтой. Первые опыты по изъятию чужого имущества Гена начал проводить совсем в малолетнем возрасте среди соплеменников, за что, собственно, и был нещадно бит и выкинут из родного табора. Гену, якобы, подобрала сердобольная женщина, жившая в селе, через которое прокатился цыганский кагал, и работавшая дояркой на местной ферме. Дать свою фамилию новообретенному чаду она не решилась, ибо уже воспитывала трех собственных малолетних бандитов от трех предыдущих мужей, с которыми (отпрысками, конечно, не мужьями) у Гены немедленно возникла масса конфликтов на бытовой, в основном мелкособственнической почве. Поэтому, когда цыганскому Гаврошу потребовался соответствующий документ, приемная мать дала ему фамилию, в которой явно прослеживалась производственная аллегория. Дояркин, так сказать, сын.
Совершеннолетие Геннадия пришлось на закат эпохи застоя и вялых попыток реанимации социализма. Гена перебивался различными рабочими профессиями, но нигде не задерживался надолго – не из лени, а напротив, неуемной жажды деятельности на личное благо. Перестройка и начавшаяся затем эпоха первоначального накопления капитала открыла шлюзы, в которые хлынула кипучая энергия несостоявшегося барона. Гена быстро уловил основную схему, по которой собственность разваливающегося государства переходила к новоявленным помещикам и капиталистам. Количество кооперативов, обществ с ограниченной (иногда слишком) ответственностью, совместных предприятий, концессий и холдингов, учредителем которых был Гена, множилось с каждым днем. Юристы Гену боготворили – он давал им приличный стабильный доход. При этом латифундист и рантье Дояркин был не чужд следованию отдельных библейских заповедей и из непростых девяностых выскочил не только живым, но и не замешанным в конкретных разборках.
Сгубила Геннадия все та же широта души и невосприимчивость к ветрам перемен, которые задули в самом начале двухтысячных. Манипуляции с государственной и прочей собственностью требовали теперь соблюдения приличий и филигранной юридической огранки, Дояркин же пребывал в уверенности, что отсутствие наездов братков лишь высвобождает простор для новых необременительных инвестиций!
Кстати, об инвестициях… По инсайдерской информации, Гена с трудом закончил среднюю школу, а разговаривал исключительно матом. Инстинктивно понимая, что в определенных местах такая манера не слишком приветствуется, Геннадий Роальдович пытался вставлять в свои инвективные конструкции общеупотребительные слова, однако получалось у него это не слишком убедительно! Ощущая себя слоном в лавке вербального ассортимента, Гена решил инвестировать в собственное образование. Правда, делал он это опять же в стиле эпохи малиновых пиджаков и сильно путая форму с содержанием. За пять лет двухметровый гамен «окончил» три университета и одну бизнес-школу, а еще через год обзавелся ученой степенью кандидата экономических наук. Неизвестно, прочел ли пытливый исследователь свой собственный труд, но, судя по всему, здесь начал срабатывать первый закон гегелевской диалектической системы, и количество дипломов как-то стало переходить в качество. Процент табуированной лексики, словно один из экономических графиков диссертации кандидата, начал показывать устойчивый нисходящий тренд, хотя и случались всплески, характерные для кризисных ситуаций.
Именно в такой ситуации и оказался Гена в результате присвоения небольшого регионального памятника архитектуры, расположенного на пересечении интенсивных городских торговых потоков. Согласно договору, эксплуатация здания должна была сопровождаться ремонтом помещения, сильно обветшавшего после того, как революционные вихри 1917 года вымели из помещения его исконных владельцев. Рьяно взявшись за исполнение условий договора, Гена приступил к реконструкции здания с присущим ему размахом. В результате скромный, но изящный особняк оказался причудливо вмонтирован в многоэтажный новодел, быстро трансформировавшийся в торговый центр, помещения которого Гена выгодно сдавал в аренду, не обременяя арендаторов кассовыми чеками и прочей бумажной канителью. Казалось бы, банальнейшая история. Однако, ущемленная архитектурная и прочая общественность развернула в средствах массовой информации (в виду отсутствия в описываемое время соцсетей и прочих мессенджеров) настоящую травлю депутата-реставратора, а несогласованность вопроса во властных структурах не позволила Гене отмахнуться от никчемной с его (и не только его) точки зрения, прослойки общества. Городская администрация и прокуратура вынесла предписание новодел снести, купеческий особняк высвободить из каменных пут и вернуть ему прежний облик, грозя в противном случае судебными исками. Гена рванул было, по старой памяти, искать защиты у главного краевого государева наместника, но был остановлен непреклонным губернаторским помощником, который в интеллигентских же выражениях прояснил Гене суть его сложного положения. Расставаться с замысловатым архитектурным ансамблем было жалко. Встреча с губернатором стала для Дояркина навязчивой идеей, но он плохо представлял себе, как могут выглядеть озвученные губернским секретарем нестандартные места. Удачно подслушанный телефонный разговор направил Гену в путешествие по туристическим компаниям города.
По заветам сына турецкоподданного
На работу Марьяна приехала злая и невыспавшаяся. Лишенные привычной лучезарной улыбки начальницы заинтригованные акулы международного отдела и примкнувшие к ним пираньи отдела российского преподнесли фронтвумен кофе и потребовали объяснений. Марьяна буркнула, что начиная с трех часов ночи ее затрахали, но не в том смысле, в котором хотелось бы. Неделю назад она забронировала тур в Эмираты для трех разбитных девиц переходного возраста, которые утверждали, что едут туда исключительно с целью приобщения к памятникам бедуинской культуры. Перед обратным вылетом, в развлекательных целях («чисто по приколу, клянемся») они оставили в номере пять банкнот по сто евро. Прикол состоял в том, что бумажки были сувенирные, те самые, которые так любят ведущие корпоративов и свадебные тамады.
– Ладно, хер с ним, с приколом, – взбодренная кофе и вниманием коллег, кипятилась Марьяна. – Я просто хочу понять, как работал
