бывалые; и вроде понимали все, как надо работать «на калыме». Только мошкара очень донимала. Особенно, когда пилили ивняк по жаре в низинах, где она плодится. А там же ещё и комары! Всё это кусает, пищит, грызёт! Вымотались, короче, все. В накомарниках жарко, чуть открылся — капут! Уставали больше морально».
Рассказчик снова сделал паузу, уклоняясь от надоевшего дыма, видно, тяжело ему было об этом вспоминать.
«Вот и зашёл разговор о бане, чтобы как-то залечить укусы, отдохнуть. Правда, за неимением лучшего баню заменили душем. Нашли пластмассовый бачок, приделали лейку и приторочили к соснам. Воду грели на костре, а потом заливали её наверх.
Настроение после горячей воды у всех поднялось.
— Надо бы чуть вздрогнуть по маленькой, — предложили мне мужики, и я с ними, не подумав, согласился».
Владимир снова чиркнул спичкой, прикуривая сигарету.
— Пашто спички не экономишь, костёр ведь есть? — проворчал Олег, уклоняясь от дыма. — Ладно, давай дальше!
«Ну, сели, врезали. Нет! Им ещё давай, давай и всё. Разошлась, понеслась, «родимая», по кочкам, одним словом!».
Рассказчик вынул из костра наполовину обгоревшую ветку и уложил её, подсохшую, на кучу углей. Ветка вспыхнула, осветила лица всех собравшихся.
«Нет больше, поздно уже, — говорю. Не понимают. Я махнул безнадёжно рукой, а сам полез себе в палатку, как бы показывая, что разговор окончен, залез в спальник и сразу уснул.
Прошло около часа-двух после этого. И вдруг проснулся от какого-то беспокойства. Уже стемнело. Где-то недалеко зажгли большой костёр. От него несло сладким запахом лесной гари. Прислушался. Шёл громкий разговор:
— Давай его разбудим, а деньги заберём! Или ноги ему слегка подрежем! Кинем, свалим по домам. Надоели эти шакалы, начальники. Пусть кого другого вместо нас поищет!
Я вдруг понял, что это они про меня.
— Ты чё, я ещё на условно-досрочном, сразу менты повяжут.
— А давай его палатку подожжём, хай побегает!
Тени на пологе палатки мне казались страшными и уродливыми, не люди, а демоны.
Кто-то постучал по пологу:
— Бригадир, ты не спишь? Можешь выйти поговорить?
Я лежал, не двигался, а у самого сердце в пятках. Молчу.
— Спит, гад!
— Да ну его. Пошли, вмажем самогонки, а потом вернёмся, разбудим.
Шаги стихли. У меня сердце колотилось, как у зайца, норовило выскочить из груди.
Вдруг около будки машины раздался выстрел. Да у них оружие! Вот придурки!
Дело принимало совсем скверный оборот. Что же мне делать? Живым бы остаться.
— Давай по его палатке мелкой дробью. Подумаешь, немного в штаны наложит. Ха-ха-ха!
— Нет, давай лучше его подожжём, а потом пару ведер воды выльем, пусть поплавает! На зоне одному это устроили, так тот аж уделался!
Так громким смехом, матом и выстрелами, постепенно приближаясь ко мне, они показали мне, на что способны. Уроды!
— Мужики, ура, есть бухло! Лысый достал в посёлке! Он пришёл к бабке, а она не продаёт ему! Не дам, и всё, хоть убей, говорит. Пришлось припугнуть, забрал всё же у неё здоровую канистру. Ну, Лысый, молодец!
— А сам-то он где? Не хочет поучаствовать в охоте на сладкую дичь?
— Наливает всем в кружки. Пошли! Отоваримся по полной, он и закуску принёс тоже!
И, гогоча, они удалились к себе в будку. Всё стихло. Про меня на время забыли.
Что делать? Я же за всё отвечаю тут. Поэтому, быстро расстегнув молнию на дверях палатки, пошёл к 131-му и рванул дверь будки.
Там было накурено, воняло чем-то кислым, может, какой-то травой или ещё чем. По полу вызывающе каталась пустая бутылка. Все сидели за столом, у каждого в руках была кружка, наверно, с самогонкой.
— Вы что творите?
— Ты это, дай нам денег, только и всего. И будет тихо, — после возникшей паузы ухмыльнулся Лысый. — У тебя же денег уйма, а так, по-другому, мы тебя кончим, нам терять нечего. Пропал где-то в лесу и всё! Один тут уже пропал, а как гоношился!
Обстановка накалялась. Я понял, что передо мной сидят уже не люди, для них уже нет ничего святого, и они готовы на всё. Проклятые, обезумевшие зэчары. У всех на хавальниках были злые улыбки. И эти слова о пропаже кого-то из них… А что, если это…
— Ты не понял, деньги давай! — Лысый покачивал головою, ухмыляясь, для убедительности даже растопырил пальцы, подняв вверх оба мизинца.
Я попытался как-то остановить этот беспредел:
— Это же деньги на еду, бензин, работу!
— А нам-то что! А знаешь, давай выпей с нами.
Он протянул мне свою кружку. Я отвёл её в сторону.
— Что, брезгуешь, начальник? Белая кость? Тварь!
Он схватил со стола большой нож и двинулся на меня:
— Зарежу! Ненавижу!
Раздались крики:
— Давай! Давай его прямо тут опустим!
Я отпрянул, закрыв дверь будки прямо перед мордой Лысого, потом кинулся к своей палатке за сумкой, где были деньги. Не помню, как успел её схватить».
Наш костёр внезапно проснулся от тлеющего сна, загорелся и осветил своим красным холодным светом нас, сохнущих под пологом слушателей. Всем было интересно.
А рассказчик продолжил:
«Я бежал и лихорадочно думал, что делать дальше. Чувствую, эти придурки уже меня догоняют. Они зверели всё больше и больше:
— Стой!
Я резко остановился и обернулся. Лысый не ожидал моей остановки. Он с пеной у рта по инерции подался вперёд и от этого упал на четвереньки, а в его руке сверкнул нож.
— Ну ты попал! — крикнул он мне. Он стал размахивать ножом и рыть землю, вонзая его по самую рукоятку: раз-раз-раз, кровожадно рыча, как хищное животное.
— Зарежу! — завопил он. Подоспели остальные, встав в полукольцо за его спиной.
— Ты попробуй, кинься! Этот нож воткну в твоё вонючее горло! — сказал я тихо, но так, что все застыли, не ожидая такого поворота событий.
Воцарилась зловещая тишина. Да, картина маслом. У него: ямы в земле ножом; у меня: пружина какая-то внутри и мысль, что я его прикончу, воткну его же нож в глотку, и никто ему, этому злодею, не поможет.
И вдруг, сам не ожидая от себя, я пошёл вперёд. И они почему-то расступились, пропуская меня. Воспользовавшись их замешательством, я рванул в лес!
Через некоторое время раздались выстрелы. Они устроили на меня стрельбу, как в тире, настоящую охоту. Хорошо, что они были в стельку пьяные, плохо соображали и стреляли мелкой дробью, всё обошлось без последствий.
Вдруг земля словно ушла вниз. Сумка улетела куда-то в сторону, а я кубарем свалился в ночную пустоту, в овраг, и потерял сознание.
Когда очнулся, было совсем светло. Стояла тишина. До лагеря,
