повсюду — от берегов Японии до берегов Ирландии»[9].
Тогда король промолчал, не та была ситуация, чтобы ссориться с кабинетом, возглавляемым сыном бедняка из шотландской рыбачьей деревушки. Все, на что хватило духу у Георга V, так это — по мере нормализации отношений с СССР — на упорное уклонение от необходимости соблюдать дипломатический протокол. Когда интересы Москвы в Лондоне представлял поверенный в делах Х. Г. Раковский[10], король относился к этому вполне снисходительно, поскольку по протоколу ему не требовалось пожимать руку дипломату такого ранга.
Когда же после ухода Джозефа Остина Чемберлена[11] с поста министра иностранных дел (да, того самого, помните «Наш ответ Чемберлену»?[12]) в 1929 г. во всей остроте встал вопрос о восстановлении с СССР дипломатических отношений в полном объеме, решение о чем 5 ноября 1929 г. приняла палата общин, и обмене послами, король был потрясен до глубины души известием, что ему придется при вручении верительных грамот пожать руку советскому послу, т. е. человеку, представляющему режим, который «безжалостно убил царя и его семью». «Король умолял Макдональда с Хендерсоном сохранить англо-российские отношения на прежнем скромном уровне». Министры посочувствовали попавшему в сложное моральное положение монарху, но высочайшую просьбу проигнорировали. Тогда принципиальный Георг V решил идти до конца и, сказавшись больным, в день вручения верительных грамот 20 декабря 1929 г. попросил провести церемонию наследника — принца Уэльского, как мы понимаем, тоже представителя все той же королевской семьи.
Увы, монарх не мог бесконечно бегать от судьбы, и сегодня, 27 марта 1930 г., предстояло неизбежное: ему все же придется обменяться рукопожатием с полномочным представителем Страны Советов — с послом СССР или, как его, полпредом[13]. И не просто с кем-то из ненавистных ему большевиков, мужланов в смазных сапогах, а с Г. Я. Сокольниковым[14]. Это обстоятельство еще больше угнетало Георга V.
Но деваться монарху было некуда: расширения экономического сотрудничества с СССР требовал в первую очередь крупный бизнес, даже учредивший для этого в Лондоне в феврале 1929 г. специальный Англо-русский комитет. А спорить с большими деньгами, особенно когда у этого полпреда большевиков лежит в кармане список гарантированных заказов минимум на 150 млн ф. ст.[15], как мы все понимаем, слишком рискованно даже для короля.
Окончательно добило волю короля к сопротивлению сообщение военной разведки из Москвы, которое премьер Макдональд на очередном докладе с видом триумфатора положил на стол перед монархом. В нем докладывалось, что в СССР в октябре 1929 г. принята программа развертывания массового строительства танков, согласно которой уже к 1933 г. Красная армия должна будет иметь свыше 3500 танков, а к концу 1934 г. число бронированных боевых машин должно составлять уже 5611 единиц! На реализацию этих амбициозных планов выделялись значительные средства, в том числе и в иностранной валюте. При этом в качестве одного из основных партнеров, у кого предполагалось закупать образцы техники и всю необходимую документацию для организации собственного производства, называлась Великобритания. Видя некоторую растерянность короля, которому не удалось скрыть выражение недоумения на лице, премьер сразу же перешел в наступление.
Фредерик Понсонби. 1910-е. [Из открытых источников]
«Русская военная делегация уже здесь, в Англии, — жестко произнес он. — Они на фирме „Виккерс Армстронг“. Уже отобрали ряд образцов и готовы закупить, помимо технической документации, танков на целую танковую бригаду. Бригаду! Когда мы не можем позволить своей армии даже батальон»[16].
Георгу V не надо было пояснять, что это значит: огромный заказ для простаивающих из-за отсутствия средств у собственного военного ведомства заводов. И, как следствие, деньги, а точнее золото, которым расплачивались большевики.
Что же, нервозность Георга V перед встречей с советским дипломатом можно понять, ведь именно в этот момент Фредерик Понсонби и привлеченный им к делу Питер Барк, а именно так теперь именовался бывший российский министр финансов Петр Барк[17], усердно занимаются извлечением из Дании драгоценностей, принадлежавших недавно скончавшейся в Копенгагене супруге Александра III Марии Федоровне[18], которые так нравились королеве Марии[19]. А кто, если не Сокольников, чей авторитет как автора, на посту министра финансов, успешной денежной реформы в СССР, позволившей победить гиперинфляцию, в финансовом мире невероятно высок, может знать до тонкостей все вопросы, связанные с судьбой вывезенного из царской России золота. Безусловно, Георгу V оказалось крайне неудобно лично встречаться с таким человеком. Королю было чего опасаться. В общем, круг замкнулся.
Надо сказать, что британская пресса если не с восторгом, то вполне благожелательно встретила назначение Сокольникова послом, а находящийся в эмиграции бывший министр иностранных дел Временного правительства Павел Милюков[20] назвал его «единственным подлинным политиком в СССР»[21]. Сам Григорий Яковлевич пришел в ужас от такого международного признания своих заслуг. И в партии, и в стране уже тогда все знали, что «Сталин никогда никому ничего не забывает»[22]. «Сталин никогда мне этого не простит. И он, без сомнения, однажды отомстит мне», — сказал Сокольников тогда жене[23].
Что ж, думать так у него были все основания: вряд ли Сталин забыл экстравагантную выходку Сокольникова на XIV съезде ВКП(б), когда Григорий Яковлевич в своей часовой речи не только имел неосторожность заявить (пусть и по частному вопросу импорта промышленного оборудования), что «совершенно неправ тов. Сталин», но и поддержал предложение видного партийца Льва Каменева[24] сместить того с поста генерального секретаря ЦК, оставив членом Политбюро. «Я думаю, что влияние и авторитет тов. Сталина, если бы даже он не был генеральным секретарем нашей партии…», — начал Сокольников. Что именно он хотел сказать точно, я не знаю, поскольку яростный шум в зале не дал ему возможности закончить фразу. Но догадаться несложно, тем более что нарком финансов далее предложил Иосифу Виссарионовичу: «…Если тов. Сталин хочет завоевать такое доверие, как т. Ленин, пусть он и завоюет такое доверие»[25].
Чем был вызван подобный поступок Сокольникова, какие мотивы им двигали? Сказать трудно. Но очевидно одно — ситуация вокруг самого Григория Яковлевича складывалась непростая. К концу 1925 г. спекуляции на валютном рынке достигли максимума, а учредителем валютной биржи, где имел оборот червонец, считался, как ходили слухи, некий делец по кличке «Бриллиант». Основными центрами валютных операций выступали Одесса и Ленинград. Посылочные операции с золотой монетой достигали 10 млн руб. ГЭУ ОГПУ ранее неоднократно советовало А. Л. Шейнману[26] скупить золотой червонец. Однако тот не реагировал. Возможно, председатель Правления Госбанка СССР не хотел идти на углубление конфликта со своим шефом. Но и после отставки Шейнмана ничего не поменялось. Да, действительно,
