Скулы сэра Джона окрасились румянцем, он почему-то застыл в странной позе.
– Можно полюбопытствовать, – проговорил он, – почему вы о нем вспомнили?
– Вы, кажется, озадачены. Вам знаком этот случай?
– Ну, собственно, я сам думал о чем-то подобном. Дело совсем другое, но тоже связано с повешением…
Он расслабился, забарабанил пальцами по ручке кресла, взгляд за стеклами как бы что-то оценивал, взвешивал.
– И что же? – спросил Банколен.
– История неправдоподобная, – лениво ответил сэр Джон. – Доллингс, по-моему, чересчур много выпил. Один мой молодой приятель недавно попал в какую-то темную переделку, заблудился в тумане и теперь клянется, будто видел на стене дома тень виселицы с петлей. Говорит, что тень Джека Кетча[2]поднималась по ступеням, чтобы приладить петлю. Рассказывает жуткие вещи… Господи боже! Что с вами?
Банколен, пристально вглядываясь в темневшее сбоку окно, резко вскочил.
– Знаете, старина, – объяснил детектив, – извините, что я вас прервал, но мне секунду назад показалось, будто я сам в окне вижу тень.
Сэр Джон взглянул в стекло.
– В поэтическом смысле? – озадаченно уточнил он.
– Я говорю, что видел отражение человека, прошедшего мимо дверей в коридоре.
Он кивнул в конец погруженной в полумрак гостиной, на ярко освещенный прямоугольник двери в коридор. Сейчас там никого не было. В застывшей тишине слышалось, как потрескивают дрова, где-то далеко сигналит машина. Банколен стоял, высокий, напряженный, приподняв плечи, как будто прислушиваясь.
– По-моему, он шел сюда, но, увидев нас, передумал… Я был с ним когда-то знаком. Египтянин по имени Низам аль-Мульк. Вы его, случайно, не знаете?
– Н-нет, не думаю… Впрочем, постойте минуточку… Да! Имя, кажется, слышал. – Сэр Джон призадумался. – Наверно, снимает здесь номер. Мы не слишком разборчивы, правда? А почему вы спрашиваете?
Банколен сел, пожимая плечами.
– Просто так, ерунда, – буркнул он, задумчиво глядя в огонь. В игравших тенях жестокое, резко очерченное лицо с горевшими немигающими глазами отвердело.
Сэр Джон с любопытством смотрел на него, но ничего не спрашивал, обращаясь ко мне с какими-то банальными замечаниями, пока Банколен снова не заговорил.
– Знаете, старина, ваша жуткая история очень заинтересовала меня. Тень виселицы! Кто такой ваш приятель, который ее видел?
– Э-э-э… Доллингс, он дружил с моим сыном во время войны. Кстати, возможно, мы его нынче вечером встретим в театре.
– И что с ним приключилось?
Взгляд сэра Джона спрашивал: «Какого черта вы ко мне привязались?» – хотя он ответил:
– Ну, во всех подробностях не могу рассказать… Кажется, он познакомился с некой загадочной женщиной, провожал ее домой в тумане. Я на его рассказ не обратил особого внимания – мальчик был пьян. Плохо, что он такси упустил…
– Где?
– В том-то и дело, – он даже понятия не имеет. Когда они сели в такси, женщина сама дала шоферу адрес, которого Доллингс не слышал. Должно быть, и расплатилась с таксистом, приказав ему сразу уехать. Доллингс отвернулся, прощаясь с шофером, машина уехала, а женщина исчезла. Он кружил и кружил по улицам и тротуарам в таком плотном тумане, что кругом и на шаг ничего не было видно, не имел ни малейшего представления, куда идет. Минуло час ночи, кругом ни души, ни единого огонька. Потом уперся в какую-то кирпичную стену, потерял последние крохи рассудка. И, стоя у этой стены, вдруг заметил перед собой огромный светлый прямоугольник, на котором сквозь туман смутно вырисовывалась гигантская виселица с петлей на перекладине. Так, во всяком случае, Доллингс рассказывает. Потом якобы кто-то взошел на помост по ступенькам, начал в воздухе размахивать руками…
Англичанин умолк, сложив губы в застывшую усмешку.
– А потом что? – допрашивал Банколен.
– Ничего. Все исчезло. Доллингс решил, что это обман зрения, игра света и тени. Он был в ужасном настроении, не стал ничего выяснять, снова побрел куда глаза глядят. Добрался со временем до фонаря, встал и стоял, пока такси не проехало. Было это на Райдер-стрит, неподалеку от Пикадилли. Бог весть, где он шатался. – Сэр Джон налил себе еще чаю, добавив: – Если интересуетесь, расспросите Доллингса. Он всецело поглощен этим событием и обычно неразговорчив. Дама – кстати, француженка – произвела на него очень сильное впечатление.
Рука Банколена, подносившая к сигарете спичку, внезапно замерла на полпути; он пристально смотрел на сэра Джона. Потом рассмеялся, закурил, откинулся на спинку кресла, с интересом глядя на тлеющий кончик.
– Француженка! – повторил он. – Ох, боюсь, ваш адский туман действует мне на нервы. Поговорим о чем-нибудь другом, скажем о том же тумане. – И вновь повернулся к окну. – Он вас вдохновляет?
– Нет, – ответил сэр Джон.
Мефистофель поморщился.
– Друг мой, – молвил он, – вы освежаете и бодрите, как холодный душ. В вас ровно столько поэтической романтики, сколько в куче кирпичей, сыплющихся с небоскреба. Короче, вы мне очень нравитесь… Но в тумане есть своя прелесть. Пещера троллей, маскарад, город посреди моря! Простые вещи растворяются в нем, становятся манящими, привлекательными – главный принцип теологии, сэр Джон. Или пугающими, потому что мы видим их не на своем месте. Вот что так ошеломило вашего приятеля Доллингса. Увидеть виселицу в Пентонвилле[3]не странно. Но увидеть виселицу под собственным окном, проходя мимо него среди ночи…
– Я и здесь ее вижу, – перебил сэр Джон. Внезапно воцарилось молчание. Сэр Джон неотрывно смотрел на стоявшее рядом кресло. Медленно встал и пошел к нему, загородив свет сгорбленными плечами. Так была обнаружена брошенная в то кресло игрушечная виселица. Он поставил ее на стол между чайными чашками, и все хранили молчание. Вещица казалась бесхитростно настоящей, требуя, чтобы приговоренная кукла поднялась по ступеням на эшафот.
Банколен причмокнул, кивнул, с возобновившимся интересом глядя на вещицу, заметив:
– До сих пор не замечал у англичан экстравагантной привычки разбрасывать в клубных гостиных игрушечные виселицы. Безусловно, достойно внимания.
– Что за глупые шутки, – резко оборвал его сэр Джон и умолк, глядя на Банколена. Детектив сидел молча, задумчиво проходясь пальцами по ступенькам эшафота. Дернул сбоку проволочку, люк открылся.
Сэр Джон приподнялся, звонком вызвал официанта и снова задумчиво погрузился в кресло.
– Виктор, – обратился он к явившемуся служителю, – чья это вещица?
– В чем дело, сэр?
– Ни в чем. Кто оставил чертову игрушку в том кресле?
Виктор умирал на глазах, съеживаясь в оловянного солдатика, вполне способного прошагать по крошечным ступенькам.
