пакет программ. Когда вернёшься, быстренько протестируете оптику пушки. Не хочется мухобойщиной заниматься, но железо без счёта уже не котируется.
Вот так: Степаныч, как всегда на самом острие современной науки!
Антон неспешно двинулся к остановке и, не дойдя десяток метров, застыл в нерешительности. Понуро поджав усы, троллейбусы гуськом выстроились у кромки проспекта. Их распахнутые двери словно извинялись перед снующими пассажирами. Обрыв на линии? Поколебавшись, Антон решительно зашагал вдоль чугунной решётки институтского забора.
Под ногами расстилался бело-дымчатый ковёр. Шеренги тополей принарядились в седые букли. Лёгкое дуновение — и закружило облачко из невесомых пушинок. Одной, особо настырной, удалось-таки проскользнуть в нос. Он невольно чихнул: «Обидно, за прошедшие годы статей накропали предостаточно, а всё как тополиный пух — докторскую не свяжешь! То ли дело, работающая установка с актом внедрения».
Навстречу, не разбирая дороги, неслось юное создание на роликах. Антон инстинктивно отшатнулся в сторону.
— Боитесь!
— Боюсь, что не удержу! — шутливо развёл он руками.
Девица в ответ победно хмыкнула и покатила дальше.
«Какое милое лицо! Вот бы её на место мымры! Почему мымра смягчилась — ясно. Допуск по всей форме необходим только „Спецприбору“. Закрытый ящик, даже зубастым реформаторам не дотянуться! С другой стороны, собственные планы насмарку и перед Сашулей неудобно — наобещал однокашнику с три короба».
Он ещё раз, задним числом, подивился коллизиям бытия. Они, Антон и Сашуля, лет 15 не поддерживали отношений, а тут по весне, на большом московском семинаре его одесская фамилия в списках заприметилась. Огляделся — сам с волосами до плеч и шкиперской бородкой покуривает на галёрке. Сашуля встрече обрадовался и сразу стал жаловаться:
— Железа и машинного счёта горы наваяли, а толком ничего не работает. Помоги разобраться, докторская застопорилась. А я в обмен любой акт внедрения через дирекцию протолкну.
Как время всё переиначивает. В общаге Антон ему в рот смотрел. Ещё бы! знакомый старшекурсник и уже почти готовый физик-теоретик: в группу к Гинзбургу экзамен сдал. Вдобавок, добрейший парень и ходок! Другие на Пльзень в парке Горького набеги совершали, а он всё, что отец-полковник присылал, тратил на женский пол. Не на промокашек каких: девицы — в самом соку, к тому же, образованные! И вдруг на последнем курсе заклинило:
«Ах, Надя, Наденька! Мне б за двугривенный, в любую сторону твоей души!». Вчерашняя школьница, только-только в институт поступила и сразу — под венец. Казалось, Сашуля вытащил счастливый билет: единственная дочь у папы с мамой, квартирка в сталинском доме за Савёловским, рыжий ирландский сеттер Милорд. Подходит диплом, а на распределении сообщают — лишён допуска. За что, про что — без объяснений. Шок! И тут тесть, с виду такой скромняга — лет под 50, а всё в кандидатах ходит, возьми да и вмешайся. Оказалось, тишайший кандидат — лауреат Ленинской премии, зам. директора «Спецнииприбор». По молодости вместе с женой участвовали в атомном проекте, она лейкемию заработала. И вот теперь, из года в год он с женой на руках по госпиталям и санаториям мыкается. Не до докторской ему…
Особисты в струнку вытянулись, дело достали и разобрались. Смех и грех! В общаге сосед по комнате про их вольнодумство да анекдоты о Никите с Брежневым постукивал. А рядом сотоварищ, известный позже диссидент-отказник в щёлочку забился и ни сном, ни духом в ожидании своего часа. Лес рубят — щепки летят: в щепки попал жизнелюб Сашуля. Место заштатного преподавателя физики, максимум, светило после этой истории. И тут: не сложилось счастье, да несчастье подмогло! Тесть под личное поручительство, к себе в институт устроил парня, и через годик-другой Сашуля в важнющего учёного превратился. Когда изредка виделись, небрежно вещал через губу:
— Считаю на большой машине с персональным программистом, вашу сургучно-веревочную науку давно переплюнули.
Потом, когда им родители на окраине квартиру купили, вовсе исчез.
Незаметно подступила Гагаринская площадь с неизбежной толчеёй в фирменных магазинах. Антон вприпрыжку перебежал на другую сторону проспекта и по привычке зашёл в известный гастроном. Мысли вернулись к предстоящей поездке:
«Что-нибудь из спиртного прихватить в дорогу»…
Президиум АН располагался за Нескучным садом.
— За границу в первый раз едете? Синий служебный паспорт, билет до Варшавы, командировочные в польских злотых.…
— Опять год насмарку, — жаловался он Ирине вечером. — Сейчас командировка, затем компьютер налаживать и всё заново пересчитывать, там отпуск, а осенью вообще неизвестно, что будет?
— Может, ещё образуется? — успокаивающе заметила жена.
— Как? Акта внедрения нет. Идею после конференции растиражируют, теоретики напишут пару-тройку статей, и защищать будет нечего. В Черноголовке пекут докторские, как блины, и за рубеж преподавать едут. А нам тут в 40 лет остаётся гайки крутить.
«Понеслось, — мелькнула тоскливая мысль у Ирины. — Сейчас начнётся — семиты, антисемиты. Так надоело! За последние пару лет даже физики резко поглупели в своём меркантилизме. Перестройка, что ли, действует? Помнится, в молодости вокруг сплошное пижонство: главное — наука, кандидатская успеется! Сейчас: уже сорок, а ты ещё не доктор — как укор! Словно вицмундир статского советника или Анну на шею примеривают. В первый раз в жизни за рубеж выпустили, а на уме только одно»…
Она поднялась и пошла, собирать чемодан.
— Совсем забыл, — засеменил следом Антон, меняя тему разговора. — Ты кофе купила? Мне завтра с утра нужно ещё заскочить в «Кинолюбитель». Збышек за «Зенит» обещал заплатить прилично. И набросай список тряпок с размерами.
— Не надо мне ничего, сам целым возвращайся, — буркнула Ирина, подумав про себя: «Хоть бы сегодня пораньше лёг, ведь две недели один будет. Жена я, или кто? Жена, только среднего рода. А потом — претензии».
Оставшиеся сутки пролетели в обоюдных колкостях. Всё валилось из рук. Только на перроне, разглядев международный вагон и вежливую проводницу в новенькой форме, Антон приободрился. Ира с мокрыми глазами несмело чмокнула мужа на прощанье в щёку.
— Он сказал: «Поехали», — махнул ей Антон с натянутой улыбкой.
Замелькали окраины: «Хоть здесь отдохну от соцдействительности». Но идиллия длилась недолго. В поезде очнулась от летаргии орава туристов и пошло-поехало: словно птичий базар тасуется по купе.
«Невозможно объяснить соотечественникам, что для иностранных коллег ты — уважаемый доктор, да ещё из Академии Наук, и некрасиво, когда от тебя разит как из бочки, и служебный паспорт при таможенном досмотре обязывает»…
Под утро, когда попутчики угомонились, Антон вышел в коридор и уставился в открытое вагонное окно. Воздух чужбины немного отдавал горчинкой, суетливо постукивала узкая европейская колея, за окном тянулись скучно-аккуратные поля, буравя унынием душу…
Глава 3
— Говорят, Москва — большая деревня.
