— Ерунда, — сказал Партридж. — Натри пятна горячей солью и тальком. Потом снова выстирай рубашки со стаканом отбеливателя.
Куойл сказал, что попробует. У него дрожал голос. Партридж поразился, увидев, как бесцветные глаза здоровяка увеличились из-за наполнивших их слез. Куойл ничего не мог поделать со своим одиночеством и всем существом стремился к общению, мечтая стать приятной компанией для окружающих.
Сушилки зарычали.
— Слушай, ты заходи как-нибудь вечером, — сказал Партридж, записывая косыми строками свой адрес и номер телефона на обратной стороне смятого чека. У него тоже было не много друзей.
Куойл приехал на следующий день, сжимая в руках бумажные пакеты. Фасад дома Партриджа и пустая улица купались в янтарном свете. Золотой час. В пакетах были пачка импортных шведских крекеров, бутылки красного, розового и белого вина и завернутые в фольгу треугольники импортных сыров. Куойл был очарован звуками горячей, ритмичной музыки, раздававшимися из-за двери Партриджа.
* * *
Какое-то время они дружили, Куойл, Партридж и Меркалия. Они были разными: Партридж — чернокожий, маленький, неутомимый путешественник по жизни, любитель разговоров на всю ночь. Меркалия, вторая жена Партриджа, обладала кожей цвета коричневого пера на темной воде и горячим, острым умом. Куойл был большим и белым и с трудом шагал по своему пути, ведущему в никуда.
Партридж мог легко предугадывать грядущие события, будто его мозг был каким-то образом подсоединен к будущему. Он родился с лишней мембраной в головном мозге, в три года стал свидетелем того, как шаровая молния отскочила от пожарной лестницы, и видел во сне огурцы накануне дня, когда брата его жены покусали шершни. Он был уверен в своей удаче. Он умел пускать из дыма кольца совершенной формы. Свиристели всегда останавливались у него во дворе на отдых во время миграционных перелетов.
* * *
Сейчас во дворе, глядя на Куойла, который напоминал в своем костюме пса, наряженного для фотосессий, Партридж поймал себя на одной мысли.
— Эд Панч, исполнительный редактор газеты, в которой я работаю, ищет дешевого репортера. Лето закончилось, и все его студентишки разбежались по своим норам. Газетенка бросовая, но там можно поработать пару месяцев, пока не найдешь что-нибудь получше. А что, вдруг тебе понравится быть репортером!
Куойл кивнул, прикрывая рукой подбородок. Если бы Партридж предложил ему спрыгнуть с моста, то он, по меньшей мере, свесился бы с перил. Это же совет друга!
— Меркалия! Я оставил тебе корочку, радость моя! Это самое вкусное. Иди-ка сюда.
Меркалия закрыла ручку колпачком. Устала от описания молодых дарований, кусающих ногти, нервно ходящих вокруг стульев в гостиной, фонтанирующих немыслимыми идеями и поднимающих пыль с роскошных ковров.
* * *
Эд Панч говорил откуда-то из глубин своего рта. Во время разговора он рассматривал Куойла и заметил его дешевый твидовый пиджак размером с накидку для лошади, и ногти, которые выглядели так, будто их постоянно прикладывали к точильному камню. Он почуял в Куойле покорность и догадался, что перед ним человек с характером не тверже мягкого масла.
Глаза Куойла зацепились за картинку на стене, покрытой пятнами от сырости. Он разглядел шероховатое лицо, глаза, как стеклянные шарики, бахрому из волос, выбивающихся из-под воротника и каскадом спускающихся поверх его накрахмаленного края. Кто там, в обитой рамке, дедушка Панча? Он стал думать о предках.
— Это семейная газета. Мы печатаем оптимистические истории с упором на общественные ценности.
«Мокингберд Рекордз» специализировались на раболепных анекдотах о местных бизнесменах и очерках о народных любимцах. На ее тоненьких страницах печаталась масса головоломок и конкурсов, авторских колонок, очерков и комиксов. Там всегда была анкета, чтобы помочь читателю ответить на вопрос: «Являетесь ли вы скрытым алкоголиком?»
Панч вздохнул, сделав вид, что принимает трудное решение.
— Я поставлю тебя в раздел муниципальных новостей, будешь помогать Элу Каталогу. Он введет тебя в курс дела. Он же будет давать тебе задания.
Зарплата была жалкой, но Куойл об этом не знал.
* * *
Эл Каталог с лицом, похожим на пучок стерни, с блестящим ртом, отметил что-то ногтем в списке заданий. Его взгляд отскочил от подбородка Куойла, как молоток от гвоздя.
— Так, собрание совета по планированию будет для тебя хорошим началом. В начальной школе. Почему бы тебе не сходить туда сегодня вечером? Посидишь на маленьких стульчиках. Запишешь все, что услышишь, напечатаешь. Максимум пятьсот слов. Возьми с собой диктофон, если хочешь. Покажешь мне свою работу до полудня. Сначала дашь мне и только потом отнесешь тому черномазому сукину сыну за столом.
Этим черномазым сукиным сыном был Партридж.
Куойл сидел на собрании на задних рядах и писал в блокноте. Придя домой, печатал и перепечатывал за кухонным столом всю ночь. Утром, с кругами вокруг глаз и нервный от выпитого кофе, он отправился в комнату новостей. И ждал Эла Каталога.
Эд Панч, всегда приходивший первым, проскользнул в свой кабинет, как угорь в каменную щель. Начался утренний парад. Человек, отвечающий за страницу с основными статьями, размахивал пакетом с кокосовыми пончиками; высокая китаянка с глянцевыми волосами, пожилой тиражист с руками, похожими на стальные тросы, две женщины-макетчицы, фоторедактор во вчерашней рубашке с пятнами под мышками. Куойл сидел за своим столом и щипал подбородок, опустив голову вниз и делая вид, что правит свою статью. Она была на одиннадцать страниц.
В десять часов появился Партридж. Красные подтяжки, льняная рубашка. Он кивнул и протопал через всю комнату новостей, сунул голову в угол Панча, подмигнул Куойлу и устроился за своим письменным столом.
Партридж ужасно много знал: что мокрые веревки выдерживают больший груз и почему вареные яйца вращаются быстрее, чем сырые. С наполовину закрытыми глазами и чуть закинутой назад головой, в легком трансе, он мог цитировать статистику бейсбола так, как древние читали «Илиаду». Он переделывал банальную прозу, стряхивал пыль с имитаций Джимми Бреслина.
— Где эти репортеры прошлых лет? — бормотал он. — Кусающие ногти, резкие, много пьющие ночные ястребы, которые действительно умеют писать?
Куойл принес ему свою статью.
— Это еще не все, — сказал он, аккуратно складывая страницы, — поэтому я решил показать это тебе.
Его друг не улыбнулся. Он был на работе. Несколько секунд он читал, потом поднял лицо к флюоресцентному свету.
— Если бы Эдна была здесь, то просто порвала бы это. Если бы это увидел Эл, то посоветовал бы Панчу избавиться от тебя. Ты должен все переписать. Вот, садись. Я покажу, что здесь не так. Говорят, что репортера можно сделать из кого угодно. Вот на тебе и попробуем.
Именно этого ожидал Куойл.
