— Нил? Нил в порядке?
Более чем, с усмешкой ответил лекарь. Он в полном порядке и он уже далеко.
Юноша больше ни о чем не спрашивал.
— Я так облажался, — сказал он тихо, наблюдая, как с потолка спускается паук.
— Забей. Все больные так делают, — Спица с наслаждением почесал кандальный рубец на щиколотке.
Болтовня с мальчишкой его странным образом развлекала. Первый чудно мыслил. И здорово рисовал — всю стенку измалевал, выклянчив реанимированный медицинским спиртом фломастер.
— Я не справился. Должен был видеть, угадать, а не справился. А они всего лишь люди.
— Со всего лишь револьверами, — охотно поддакнул Спица.
Стайные, судя по изрыгнутым пулям, цепные, системы жарсвет. Подобное оружие было туповатым, но страшным в своей массе, брыкалось меньше, нежели индивидуалки. Хорошо работали в количестве от пяти штук, их охотно брали для вооружения своих работяг бригадиры ночных дорог. На единицу валентность так себе, но на массу — хватит, чтобы завалить даже Исключение из Статута. Наемники нашпиговали Первого как праздничную утку, но ни один не попал в голову. А органы и ткани восстановились так быстро, словно Первый жрал стволовые клетки невинных младенцев.
Оловянный подставил пауку здоровую руку и тот перебирался по набитым костяшкам. Июнь, июль, август… У юноши были тонкие пальцы, изящные, почти девичьи запястья.
— Я думал, что сильный. Оказался слабым. Мой бр… Один человек предупреждал меня, что мир другой. Что я неверно его себе представляю. Он был прав.
Спица откинулся на стуле, завел руки за голову. Оскалился, блеснув коронками.
— А теперь посмотрим с другой стороны: ты завалил в одиночку около десяти человек, тебя нарезали пулями, как мятного кабана, но ты вот лежишь и трахаешь мой усталый мозг, а те ребята кормят своими кишками падальщиков Лута. Вывод?
— В Луте есть падальщики.
— Кончай ныть. — Припечатал Спица, размазывая бычок. — И, кстати, не думай, что я не заметил твоей стрельбы глазами по окну. Сразу предупреждаю: пока ты здесь — ты под моей ответственностью, сбежишь — будешь сам за себя, за свой сепсис и гангрену. Держи вот. Твой дружбан передал.
— Нил? — обрадовался синеглазый, ловя сверток.
— Нил, Нил-Крокодил.
Оловянный распотрошил передачку, нежно коснулся пальцами зеркальных лезвий, с особым бережением покрутил в ладони орех.
Сжал до хруста. Тот рассыпался. Пустой, даже без начинки.
Спица поднял брови.
— И что это значит?
Первый устало прикрыл глаза, откидываясь на подушку.
— Ничего.
***
Проклятый кашель. Словно каменная жаба в глотке скакала.
Глыба устало открыл глаза — не уснуть, понял — и вздрогнул. Малец стоял в изголовье, точно — тьфу-тьфу — предвестник смерти. Док на своем горбу приволок его неделю назад, пару дней тот валялся без движения и дыхания, а потом заговорил.
Они даже потрепались чутка: Крокодил оказался общим знакомцем. Глыба перекидывался с ним в картишки в компании двоюродного братца Пом Пона и какой-то одноглазой девки.
И теперь парень смотрел сверху, убрав тонкие руки в карманы брюк. Одежда висела на нем, как на пугале огородном. Не иначе, док с мертвяков стащил.
На выписку собрался?
— Чего надо? — Глыбе не хотелось говорить, но молчать под гнетом пристального взгляда было физически тошно.
— Ухожу. Составишь компанию? — безмятежно откликнулся юноша.
Глыба вновь закашлялся, до слез и рвотных спазмов.
— С чего бы, — проскрипел, с натугой перекатился, сплюнул кровь в таз, — здесь тепло. Жрачка. Лучше, чем сдохнуть под мостом.
Синеглазый качнулся с пятки на носок. Спросил тихо, но вкрадчиво, как кошка лапой трогает-цепляет омертвевшую мышь:
— Лучше сдохнуть в постели, словно заплывший домашним жиром торгаш? Не таких ли ты всю жизнь презирал?
И отогнул полу куртки, демонстрируя белый бок пачки.
«Черная Вдова», если Глыбу не обманывали его натруженные слезящиеся глаза. Язык сладко защипало, дрянь была абсолютно бронебойная. У Дока стащил, не иначе… Глыба сглотнул.
— Ну так как? Помоги мне уйти, и все — твое.
Глыба молчал, с хрипами вдыхая и выдыхая. Скомкал пальцами одеяло. Твою-то мать, подумал тоскливо.
С пациентами было не густо, док наведывался почти каждый день. В другие смены за дверью торчали его ребята — одинаково одетые молчальники.
— Как думаешь линять?
— Скажу, если ты принимаешь мое предложение.
Глыба закряхтел.
— Ладно, Лут с тобой, щенок. Говори, что делать.
***
Спица, надо признаться, расслабил булки. Раньше злее был, осторожнее. Но народ в последнюю пору к нему попадал с пустяковыми делами — самострел там, бытовуха по синей лавочке, дуэли. Первый с его дробным начислением даже несколько встряхнул, разогнал сонную одурь.
Поэтому, когда сдернули посреди ночи звонком, Спица подорвался бодро, как старый гвардеец. Дежурил он один, звонок шел из комнаты выпускников, где валялись Глыба и белек.
Глыба по-дурному хрипел на койке. Первый сидел на своей кушетке, таращился что твоя сова.
Спица выругался и склонился над Глыбой, пытаясь сходу определить, кончается тюфяк или еще может покатать.
А когда открыл глаза, узрел ножки койки, полоску света из-под приоткрытой двери. Тянуло воздухом с улицы. Спица поднялся, стараясь особо не двигать шеей. Затылок ныл, но приложили его грамотно — даже без крови.
Можно сказать, с врачебным тактом приласкали.
Белый исчез. Испарился, точно льдинка под солнечной линзой, и Глыба.
На кой, вопрошал себя Спица в первые мгновения. На кой ляд юнцу тащить с собой эту невостребованную груду сала с прогнившими легкими? Глыбе оставалось жить с щепоть песка, но за пачку сигарет он готов был запродать в бордель родную матушку.
А когда понял, выругался и налил себе полную стопку. Выпил стоя.
За Глыбин помин.
Несчастный толстяк, брошенный на проплаченное доживание в клинике, знал Нила. И точно знал места его гнездования.
***
Лин отступил, легко перебросил из ладони в ладонь пачку.
Глыба цыкнул, опять не сумев ухватить верткого белого. Оловянный измучил его, раздразнил близким дурманом, и человек даже не помышлял о побеге. Шел за ним, как привязанный. Так просто.
Лина воротило от самого себя. Мерзость колыхалась застойной водой аквариума, где давным-давно сдохли рыбки и улитки. У Лина был аквариум в Башне. Он ухаживал за его обитателями: менял воду, чистил стекло. Маленький замкнутый мир, обреченный на вечное существование в пределах периметра. Все было хорошо до тех пор, пока Гаер в пылу спора случайно не задел сосуд локтем. После встрепал Лину волосы и пообещал задарить щенка.
Щенки не бьются, но все равно умирают без воды.
Да, Мастер учил его разбираться в людях и разбирать людей по составам-суставам, но каждый раз становилось тоскливо и мерзко.
Не привыкал, совершенно.
Глыба устал. Остановился, взмокший, густо осыпанный блестящей пудрой дождя,
