все утверждают, что мой дед нормально себя чувствовал, когда вернулся домой на обед.
Моему отцу тогда было почти четырнадцать лет; на следующий день он собирался идти на собеседование в Канпурский сельскохозяйственный колледж, а дед планировал его сопровождать. Они сидели на каменном полу и просматривали его аттестат зрелости из старшей школы, радуясь его выдающимся академическим успехам. Посреди обеденного перерыва к ним пришли соседи и принесли с собой труп блестящей черной кобры (ее убил заклинатель змей, вызванный в магазин после нападения). Они утверждали, что именно эта кобра укусила деда.
Увидев кобру, мой дед побледнел: «Как я могу пережить ее укус?» – спросил он и завалился на пол. Соседи уговаривали его читать индуистскую молитву «Рам, Рам», но последние слова, которые он сказал, лежа на полу со стекленеющими глазами, были: «Я хотел проводить Према в колледж».
Нашу деревню регулярно патрулировала машина государственной скорой помощи. Родственники остановили машину около семи вечера, через несколько часов после того, как моего деда хватил удар. К тому моменту у него уже началось трупное окоченение – от шеи и нижней челюсти оно медленной волной расползлось по всему телу до кончиков конечностей. Сотрудники скорой помощи сразу объявили, что он мертв, но родственники, не желая верить в его кончину, настояли на том, чтобы и его, и змею отвезли в построенную британцами больницу, находящуюся примерно в пяти милях от дома. В больнице врач констатировал смерть.
«У него случился инфаркт», – сообщил врач, развенчивая подозрения родственников, что глава их семейства умер от укуса змеи.
Мой дед пал жертвой самой распространенной причины смерти на свете – внезапной остановки сердца после инфаркта миокарда или сердечного приступа, вызванного испугом из-за укуса змеи.
В больнице ему уже ничем помочь не могли; тело моего деда отвезли обратно в деревню и на следующий же день кремировали, чтобы оно не начало портиться от летнего зноя. Под светлым голубым небом, в окружении скорбящих, увешанный цветочными гирляндами гроб с его телом вознесли на пропитанный маслом помост погребального костра.
Выросший на семейных преданиях, я страшился сердца – оно было грозным палачом, забирающим жизни людей в самом расцвете сил. Ты мог быть сколько угодно здоровым, но сердце все равно могло тебя убить. Мне это казалось ужасно несправедливым. Это настороженное отношение к сердцу неустанно подпитывала моя бабушка, переехавшая жить к нам, в Калифорнию, в начале 80-х годов (в какой-то момент она соскучилась по дому и вернулась в родную деревушку близ Канпура, где умер ее любимый супруг). Даже через тридцать лет после его смерти она по-прежнему куталась в пахнущие нафталином белые воздушные шали, какие носят вдовы.
Однажды в Лос-Анджелесском зоопарке посетителям показывали с рук змею. Бабушка уважительно ей поклонилась, сложив руки и пробормотав молитву, а после потребовала, чтобы мы отвезли ее домой. Она была женщиной с железной волей, после смерти мужа успешно заменила его в роли главы семейства. Но при этом она, словно мисс Хэвишем[1], всю свою жизнь скорбела из-за не поддающегося логическому осмыслению несчастного случая. В Индии змеи считаются символами бесконечности и безвременья, а также неудачи и смерти. До последнего своего дня она в глубине души верила, что ее мужа убила ядовитая змея. Если сравнить укус змеи с тем, насколько стремительно и неожиданно сердечный приступ может подкосить здорового, полного жизни человека без малейших к тому предпосылок, ее версия не столь уж далека от истины.
Мой дед по материнской линии тоже пал жертвой внезапного сердечного приступа, пусть и в более солидном возрасте. Военный врач по профессии, он успешно занимался частной практикой в Нью-Дели, принимая пациентов у себя на дому. Одним сентябрьским утром 1997 года, вскоре после своего восемьдесят третьего дня рождения, он проснулся и пожаловался на боли в области живота. Он полагал, что дискомфорт вызван тем, что он переел и перепил шотландского виски накануне за ужином. Буквально через несколько минут он застонал, потерял сознание и умер. У него наверняка случился обширный инфаркт, но убило его не это. После инфаркта начинается аритмия – желудочковая фибрилляция, при которой ритм сердца сбивается, – именно она помешала его сердцу поддерживать циркуляцию крови и сохранить ему жизнь.
Когда я разговаривал со своей матерью о смерти деда, она сказала, что ей жаль, что он умер так неожиданно, но вместе с тем она рада, что это произошло так, а не иначе.
Вот так, под влиянием истории моей семьи, человеческое сердце стало для меня своего рода предметом одержимости. Еще в детстве я лежал в кровати и прислушивался к биению сердца в своей груди. Я ложился на бок, клал под голову руку и слушал, как отдаются в ушах глухие удары сердца, проталкивающего кровь по сосудам моего тела. Я синхронизировал вентилятор на потолке с этим ритмом, и меня пленило это состязание двух источников колебания, двух осцилляторов; я был благодарен, что мой собственный осциллятор и не подумывал брать передышку[2]. Меня завораживала дихотомическая природа сердца: мускулистое, неустанно работающее, но при этом такое уязвимое! Годы спустя, став специалистом по сердечной недостаточности, я передал свою увлеченность своим детям. Когда мой сын Мохан был маленьким, мы смотрели с ним спецвыпуск канала PBS про сердечно-сосудистые заболевания. Там у мужчины произошел сердечный приступ и остановилось сердце. Он лежал на носилках в машине скорой помощи, и, когда его реанимировали, приложив к груди электроды дефибриллятора, его тело выгибалось дугой от силы разряда. Мохана зачаровала эта сцена, он смотрел и пересматривал ее, вновь и вновь перематывая кассету, до тех пор пока я не прерывал просмотр, опасаясь влияния происходящего на его неустойчивую детскую психику.
* * *
Эта книга рассказывает о том, что такое сердце; каким его видит медицина и как с ним правильнее всего жить, при этом не забывая прислушиваться к его зову. Путь к самопознанию отнюдь не случайно лежит через понимание ценности сердца.
Из всех жизненно важных органов именно сердце отключается последним, и оно же развивается раньше всех прочих – сердце начинает биться примерно на третьей неделе жизни эмбриона, несмотря на то что у него еще нет крови, которую оно должно перекачивать.
От рождения до смерти сердце совершает приблизительно три миллиарда сокращений. Оно выполняет просто невероятно много работы. Сила каждого удара сердца такова, что проталкивает кровь по сосудам примерно на 161 000 км. За неделю сердце среднего взрослого человека перекачивает столько крови, что ею можно было бы наполнить небольшой бассейн из тех, что делают на заднем дворе.
