на крыльцо, полной грудью вдохнул морозный воздух. Каркали вороны над их садом. Пахло первым снегом и еще отголосками пожухлой осенней листвы. За домом равномерно стучал топор – там кололи дрова.
– Благодать-то какая! – вдохнув поглубже и зажмурившись, пропел старик. – Благодать…
Но от родной крови не уйдешь. И не уйдешь от того дара, который передается с этой кровью по воле верховного владыки – Чернобога. Никому другому не был передан этот дар в семье – только ему. А стало быть, он и должен поступать так, как поступал. И душегубствовал, и лгал людишкам, окружавшим его, но шел вперед. Так истинный естествоиспытатель, невзирая на мораль, грезит будущим великим открытием, живет им и однажды обретает истину. А то, что следовал путями страстей, искал свою сердечную выгоду, – так он все-таки живой человек и подвержен слабостям. Перед Богом каяться он не станет – тот все равно не простит, а вот у своего божества заступничества попросит, когда придет срок, и верит, что Чернобог поможет ему. Спрячет от казни душу его. Не отдаст мстительным и жестоким ангелам.
Старик поежился, растер сухие, но все еще сильные руки.
– Гришаня! – крикнул он и прислушался: топор настойчиво бил и бил. – Гришаня! – еще громче повторил он.
Стук топора смолк.
– Глухарь, – немного презрительно бросил старик.
Из-за дома на тропинку вышел жилистый длиннорукий парень в телогрейке. Подошел к крыльцу. Его хищное лицо и колючий взгляд отталкивали. Такого на дороге встретишь хоть в темную пору, хоть в светлую – обойдешь.
– Чего?
– Чего? Того, – передразнил его длинный старик. – Обед готов, работник? Ты мне щи со свининкой обещал, помнишь?
– Так сварились уже. На плите стоят.
Старик сменил гнев на милость:
– Молодчинка. Тогда мой руки, трудоголик, и к столу приглашай. И наливку нашу поставь крепкую, помянем кой-кого. Тризна у нас сегодня, Гришаня, плакать будем, – неожиданно мрачно рассмеялся старик. – Горючими слезами таки обольемся. Ну все, все, не таращись на меня, в дом иди… А я постою еще пару минут на крылечке, вспомню кой-чего, о чем сердце просит…
Три месяца спустя, в начале марта, недалеко от водонапорной башни на дальней окраине села Зырино остановился внедорожник. Из него вышел молодой бородач в пуховике, шапке-ушанке и темных очках. Оглянувшись по сторонам, перешел пустую сельскую улицу и направился к старинному дому за высоким забором. Открыл калитку и так, будто тут он уже был, и не раз, устремился по укрытой раскисшим снегом тропинке к крыльцу. За домом горел костер, синий дым валил обрывками в весеннее небо. Молодой бородач взбежал по ступеням, еще раз огляделся, вытащил из-за пазухи ствол с глушителем и спрятал руку за спину. Покосился на тропинку слева – никого. Нажал на кнопку звонка.
Быстрые шаги за дверью. Стукнула щеколда, щелкнул замок. Молодой жилистый подмастерье с рожей хорька в рабочем халате, заляпанном охрой, уставился на бородача:
– А где краска?
– В магазине, я так думаю, – весело ответил незнакомец. – А где хозяин этой хаты, Гришаня? Колдун дома?
– Кто там? – громко вопросили из глубины дома. – Краску привезли?
– Не узнал? – снисходительно улыбнулся бородач. – Видать, жить долго буду.
Вот когда исказилась рожа молодого хорька, он рывком сунул руку в карман рабочего халата, выхватил оттуда канцелярский нож, стремительно выехало лезвие, но ему между глаз уже смотрел черный ствол с навинченным глушителем.
– Сука, – только и проговорил подмастерье.
Два коротких выстрела – и Гришаня, захлебнувшись хрипом, отступил и шумно повалился на пол коридора.
– Банки не перебей, Гриша! – настоятельно крикнули из глубины дома.
Бородач оглянулся на молчаливый сад и пустую улицу, переступил порог и закрыл дверь на щеколду. Случайный доставщик краски ему был совсем не нужен. Вытащил из кармана телефон и сделал три снимка убитого. Усмехнулся: у хорька было такое выражение на ощерившейся физиономии, будто он кого-то хотел перед смертью тяпнуть, да покрепче, только не вышло. Бородач прислушался. Кажется, в глубине дома что-то напевали. Доброе и веселое. Совсем детское.
Держа пистолет двумя руками, гость двинулся по хорошо знакомому коридору в сторону мастерской.
– «Мы едем, едем, едем в далекие края, – увлеченно мастеря куклу, напевал старик. – Хорошие соседи, веселые друзья».
Он мастерски клеил из нарезанных листов бумаги папье-маше смешное лицо Петрушки. Сложная техника, доступная только опытным профессионалам. В театре «Лукоморье» с нетерпением ждали новые эскизы его будущих шедевров. Вся мастерская была уставлена и увешана и заготовками, и болванками, и готовыми куклами, и платьями для них.
– «Нам весело живется, мы песенку поем, и в песенке поется о том, как мы живем. – Старику нравилось работать и напевать одновременно. – Тра-та-та! Тра-та-та! Мы везем с собой кота, чижика, собаку, Петьку-забияку, обезьяну, попугая – вот компания какая! Вот, – задиристо выстрелил он рефреном, – компания какая!..» Гришаня, кто там был? – не оборачиваясь, спросил старик. – Должны были краску привезти, они все время опаздывают, – риторически посетовал он. – И что там упало? Слышишь?
– Это Гришаня упал, – ответили за его спиной. – А с краской и впрямь задержка.
Выронив клеевую кисть, старик обернулся на чужой голос.
– «Вот компания какая», – повторил бородатый гость в темных очках последнюю строчку припева. – Ну здравствуйте, Савва Андронович.
Только теперь старик понял, что держит в руках незнакомый бородач. И что направлено на него – дуло пистолета с глушителем.
– Вы?! – дошло до него.
Хозяин дома хотел подскочить, но гость остановил его:
– Сидеть! Место, старый колдун, место.
Старик быстро успокоился. И лихорадочно усмехнулся:
– А вас с бородой не сразу узнаешь.
– Мы живем в удивительном мире – повторений, обманов, ошибок. Все это уже было. Правда, Савва Андронович? Но на этот раз Гришаня вам уже не поможет – он вышел из игры.
– Ну и черт с ним, – зло процедил старик.
– Ответ в вашем духе. Человеческая жизнь всегда была для вас пустяком.
– Она и есть пустяк.
– Не сомневаюсь. Но мы учимся по ходу. И сегодня вы не разведете меня на экскурсию по дому, чтобы я провалился в очередной погреб.
Лицо кукольника исказила язвительная улыбка:
– Как же вам удалось выбраться из моего капкана? Я сделал все, чтобы вас обвинили в смерти Лики Садовниковой, моей Лилит, и навсегда заперли в клетке. Наконец, чтобы этот глупый ревнивый олигарх от вас мокрого места не оставил. И вот вы здесь. Каким образом?
Но бородач только отрицательно покачал головой:
– Не ваше это дело. Кукла, Савва Андронович, мне нужна кукла. Мне нужна Лилит… Та, которую вы забрали у нее, – на этом слове он сделал особое ударение, – у моей Лики. Мне нужен сосуд, который вы наполнили вновь, когда убили ее.
