много чему её научил, а она усвоила.
«С кем это вы ходиЛИ?» — написала внимательная Аврора.
«Да с Гордеевой, хоспади! С кем ещё я могла пойти, Рор?»
«Да мало ли. Как там Гордеева?»
«Всё такая же дура», — никогда не была Ирка высокого мнения об их с Роркой однокласснице, что всё набивалась к ним в подружки. Но на бесптичье и жопа соловей, как говорила Иркина бабушка, — настал звёздный час Анастасии Безмозглой Гордеевой, теперь Ирка с ней дружила.
«Вроде мужик новый у неё», — дописала она.
«Симпатичный?»
«Понятия не имею. Но заочно его уже ненавижу. Все уши прожужжала. Котик то, котик сё. По мне, мужик, что откликается на «котик», не мужик»
«По тебе да, а Гордеевой сойдёт )) У неё планочка пониже»
«Угу. Мимо унитаза не ссыт, в носу за столом не ковыряется — уже прынц»
«А чего это прынц её в кыно не повёл, с тобой пошла?»
«Прынц деловой, взрослый, серьёзный. У него дела»
«Ничего себе. Ладно. Профессор Романовский косится недовольно. Дослушаю лекцию. Что за кино хоть?»
«Давай, жена профессора Романовского. Скучное. До связи!»
Ирка сунула телефон в карман. Передёрнулась от холода.
Чего ж дубак-то такой! Весна вроде. Конец марта. А сугробы намело по пояс.
Эх, стала бы Ирка дружить с той Гордеевой, если бы Рорка не уехала.
Но её лучшая подруга поступила в медицинский, вышла замуж и теперь живёт в Петербурге, а Ирка… Ирка никуда не поступила.
Впрочем, никого в этом и не винила. Учиться надо было лучше, готовиться усерднее, может, с репетиторами заниматься. Но откуда у матери деньги на репетиторов, она на дорогу-то до Питера дочери едва наскребла, в долги влезла. И как Ирка ни мечтала о Петербурге, не поступила и не осталась, хотя могла. Вернулась в родной город. Отчасти из-за мамы. Тяжело ей одной в частном доме. Физически тяжело с дровами, углём, печкой, особенно после операции. А с тех пор как мать бессовестно уволили и сбережения иссякли, тяжело и материально.
Собственно, Ирка не жалела, что вернулась. Закончила секретарские курсы, работала, не скучала. А Питер? Да хрен с ним, с Питером!
На каблуках, зябко кутаясь в опрометчиво надетую в обед по теплу весеннюю курточку, Ирка бодро прошагала две трети пути. Осталось миновать круглосуточный цветочный магазин, больше похожий на место казни мягких игрушек: за стеклом среди холодильников с розами, нарядных букетов в хрустящей бумаге и комнатных доходяг в горшках, бедные плюшевые мишки болтались повешенные под потолком; пробежать мимо приземистых домиков за разномастными заборами — одного пустого под снос и семи обжитых, — и будет её двухэтажный теремок.
Ирка обошла очередной вал снега, скопившегося на обочине за зиму. Плотный, грязный, лежалый, днём он подтаивал, стекая на дорогу блестящими на солнце ручейками. К позднему вечеру, как сейчас, весёлые ручейки застыли на асфальте ледяной коркой.
«Мама, — подумала Ирка, услышав звонок. — Уже волнуется».
Вытащила из кармана телефон. Отвернулась от слепящего света фар, но не успела ответить. Осенние сапоги предательски заскользили, земля дрогнула, уличные фонари накренились, и асфальт стремительно понёсся навстречу.
Визг шин. Хруст сминаемого снега. Скрежет. Удар…
— Твою мать!
Она упёрлась руками. Села. Потрогала голову: вязаная шапка смягчила удар. Заднице повезло меньше: бедром Ирка шарахнулась на славу. Колену досталось больше всех: рваные колготки, содранная кожа, кровь.
— Сука! — скривилась Лебедева, рассматривая коленку.
Колготки жалко. Но за телефон испугалась больше, тот отлетел куда-то в сторону.
В сторону улетевшей с дороги машины. А машина…
Протаранив снежный бугор, машина погнула Есауловым профнастил забора, врезалась в дерево и застряла в снежном сугробе. В дыру покорёженного забора громко, хрипло и монотонно лаял пёс. Пса звали Буран.
Да, Ирка знала тут каждую собаку. Она тут родилась, росла, выросла.
И каждая собака её тоже знала.
— Да заткнись ты, Буран, — скорее попросила, чем приказала Ирка, поднимаясь с асфальта.
Пёс виновато заскулил, словно поясняя, что работа у него такая, и снова залился своим простуженным лаем: открыв ногой, вытолкав, буквально пробив дверью щель в плотно зажавшем её лежалом снегу, из машины вылез водитель.
— Эй, ты как там? — спрыгнул он вниз с тороса.
— Бывало лучше, — Ирка бросила прощальный взгляд на безнадёжно испорченные колготки, шагнула за телефоном и…
Парень едва успел её подхватить, когда чёртовы сапоги опять заскользили.
— Твою мать! Вот о чём ты думала? — крепко держа её сильной рукой, оглянулся он на пролетевший мимо седан. Тот ослепил фарами, моргнул красными светом задних огней и скрылся из вида, даже не притормозив.
О чём она думала, когда? Когда надевала осенние сапоги на гладкой, как попка младенца, подошве? О том, что это единственные её приличные сапоги, если что.
Или когда бежала на тот вонючий автобус, из которого её немилосердно вышвырнули? О том, что это, скорее всего, последний автобус.
Или, может: хороший ли сегодня день, чтобы умереть? Нет, кончать жизнь самоубийством она не собиралась. И под машину бросаться тоже. Не для того мама её такую красивую родила, чтобы соскребать с асфальта.
«Вот ещё!» — могла бы ответить Ирка и стряхнуть руку, что держала её крепко и безжалостно.
Но задрав голову (росту мужик был гренадерского), уставилась в заросшее чем-то вроде редкой шерсти лицо и осеклась.
«Бо-о-же, ты сам решил это растить или какая-то бессердечная сука сказала, что тебе идёт щетина?» — оценила Ирка негустую тёмную растительность на волевом подбородке и онемела.
«Ты? — застыл в глазах вопрос. — Чёрт побери! Ты?!»
3
Это его звали ММ — Моя Мечта. То есть это Ирка его так звала.
Целый год в седьмом классе она вставала в шесть утра, чтобы накраситься, и ровно в семь десять, на полчаса раньше, чем надо, бежала на Конечную, чтобы оказаться с ним в одном автобусе.
Четырнадцать остановок и сорок минут счастья, когда со своего места она рассматривала его красивый профиль, умный затылок, покрасневшие на морозе уши, обычно заткнутые наушниками. В руках он держал какую-нибудь нечитабельную книгу, слишком мудрёную для её тринадцатилетнего ума. Густая кучерявая копна тёмных волос заменяла шапку. Потом Ирка выходила, скользнув по нему прощальным взглядом, и тащилась в свою рядовую гимназию, чтобы просидеть в вестибюле лишние полчаса до начала занятий, а он ехал дальше, в свой Лицей инновационных технологий, чтобы однажды покорить мир.
Как же давно это было! Каким забытым казалось. И вот он здесь.
Её мечта.
