вперёд бывший охранник, которому больше по профессии не работать. Кто ж с пометкой «воровал» в трудовой книжке возьмёт? И замер, не дыша.
Самый разгар дня, но в камере все окна покрывалами завешаны. Свечи на столе стоят. Горят, хоть обед скоро. За столом семеро в балахонах из наволочек сидят, с головой укрывшись. Взявшись за руки, гудят нараспев:
– Сла-а-авься!
А один вовсе с чёрным полотенцем на голове ходит вокруг стола против часовой стрелки. и приговаривает:
– Восславим Сатану и его верных помощников Горбачёва и Ельцина, что новому миру расцвести не дали! Вспомним трудолюбие Пиначета и Шикельгрубера, что со старым боролись, пока наркотики были! Припомним славные дни Калигулы и Атиллы, которые цивилизациям покоя не давали во хмеле и распутстве!
– Слава-а-а! – добавили мужики в «балахонах».
– Да не оскудеет наша память, поминая Джека Потрошителя, что трудился в поте лица своего над искоренением страшных британских дев, коих не дожгли на костре инквизиции! – продолжил грозный предводитель с полотенцем и хорошо поставленным голосом. – И Рыжего восславим, что ещё трудится над разрушением мира, но пока не призван за ответом. Мавроди, кумир наш, помянем имя твоё! Ты доказал, что нет ничего более постоянного, чем желание людей обрести халяву. Всех вспомним! Ибо всех помнит наш господин и покровитель Вельзепуп Люцеферович Сатанин.
Егор от такой картины в ступор впал. Какая уж тут прописка, когда чёрная месса идёт? Брякнешь слово, тобой следом и откушают. Присмотрелся только к темноте, что возникла, как дверь закрыли. А на одной стене вместо тигра мелком козёл бородатый нарисован. Ещё звезда пятиконечная перевёрнутая вместо постеров на другой стене красуется.
– Восславим мракобесие и кумовство! – только усилил голос мужчина в мрачном чёрном балахоне, что в отличие от белых наволочек, смотрелся даже стильно. – Да не оскудеет землячество и взяточничество на нашей земле! Выступим за патронаж и заступничество за сирых, тупых и убогих в противовес умным и стремящимся! Тоже мне умники. Поразвивают науку и технику, а вере потом страдать!
Тут мужик в чёрном полотенце к вошедшему повернулся, свечу со стола подхватил и медленно пошёл прямо к нему, то шёпотом говоря, то вскрикивая:
– Всё видит рогатый, горбатый и кривой! И часы за миллион на левой руке у человека, что просит милостыню правой для своей пасты. С которой и стребует. И мохнатую лапу распределённых тендеров, что уже почесали. Но не будет гореть на воре том шапка, братья мои! Ибо прикрыта залысинка его позолотой и каменьями, что дороже любого дыма и подгорания.
– Славься-я-я! – прогудела паства.
– Не нам дрова в тот костёр подкидывать! – продолжил полотенцевладелец. – Чай, не инквизиторы мы. И не от нас искре разгореться в поле, где собаки насрали, да никто убирать и не думал. И точно не нам завидовать, что простят долги целым странам, пока нищих меньше в стране не становится. Ибо нет ничего логичнее. Умрут нищие, останутся сытые. Таков закон отбора!
– Таков закон отбора! – резко встали все послушники за столом, обхватили друг друга за плечи и продолжили мычать, теперь уже и раскачиваясь на месте.
– И кто? – продолжил очевидно старший по рангу среди них. – Кто как не падший и приподнявшийся видит каждую отправленную в фонд помощи эсэмэску на спасение Алёшеньки? Кто, как не он одобрит Бентли начальнику фонда? Ведь помощь людская бесконтрольна. Но мы верим братья! Верим, что выльется она в конце квартала в обогащение предприимчивых. Ибо главное – участие, а кураторство – наше всё. Пусть же каждый возьмёт свой процент с благородства, чести и совести. Так как нет в мире силы больше, чем возможность! А если есть возможность, то почему бы не взять?!
Пока Егор Валетов постепенно осознавал, что жизнь его уже в любом случае не будет прежней, голос проповедника взлетел под потолок:
– Возможность урвать там, где плохо лежит – вот вечный двигатель человечества! Что естественнее для руки, что чешет другую руку, когда чешется?
– Почесать! Почесать! Почесать! – добавила паства у стола трижды.
И действительно почесала друг другу руки, прямо ладони пошкрябала, как своеобразный ритуал. От чего трое улыбнулись, а один воскликнул «щекотно!»
– Всё фиксирует рогатый господин нищих душ с улыбкой и одобрением, – улыбнулся и сам пастор. – Ибо не оскудеет тупость человеческая. И не нам вводить логику в мире, где ракеты в космос летят, осенённые божественной силой в ущерб физическим силам и законам всемирного тяготения. Пусть льётся вода на рабочие транзисторы и освещает микрочипы во славу «авося» и «чтобы было»! Всё равно микрочипы каждому уже не достанутся. Они лишь для избранных. А дефицит той избранности заранее создан для нас теми, кто создал капитализм. Что не говори, а искусственный дефицит и на искусственном разуме не остановится. Даешь новый. Даёшь искусственный разум!
– Искусственный интеллект! – добавила паства и все как один начали хлопать в ладоши. – Слава искусственному интеллекту! А своего нам не надо!
Хлопали размеренно. Не часто, но уверенно. С определённой последовательностью, от чего звуки погружали в транс так же, как дефицит света, обилие благовоний и голос пастора в полотенце.
– Так кто мы такие, чтобы колонизации Марса требовать? – не унимался пастор. – Кто такие, чтобы на базах лунных настаивать, если вера наша слаба и не уведёт дальше Саратова? А в кармане лишь мелочь завалялась на пельмени, что завтра обязательно будут дороже, чем вчера. И не будет тому конца и края, братья! Ибо в том – замысел! Зарабатывай меньше, цени еду больше. Ибо не тебе привыкать к мирскому. И помнить следует, что жизнь твоя коротка, а цель в служении. Служении и страданиях, братья мои! Будем же служить и не мандеть!
– Служить и не мандеть! Служить и не мандеть! Служить и не манде-е-еть! – раздалось в унисон.
Егор невольно сглотнул, когда свеча предводителя вдруг у лица вошедшего остановилась. Щекой тепло чувствуется. Обжигает почти.
«Если бы не побрился перед судом, опалило бы», – промелькнуло в голове.
– Замысел велик! – рявкнул мужик в балахоне почти ему в ухо.
– Велик! Велик! – впала в какое-то особое состояние паства, улыбаясь и радуясь на пустом месте, словно чефира предварительно бахнула с дополнительными травками. – Пиздец как велик!
– Веруешь ли ты в замысел? – вдруг спросил пастор в чёрном
