Пока я осматриваю окружающий меня антураж, дверь резко распахивается и в палату заходит невысокого роста мужчина в белом больничном халате.
— Здравствуйте. Меня зовут Фролов Алексей Петрович, — представляется, пододвигая стул к моей постели. — Я ваш лечащий врач.
— Почему я здесь? — снова задаю мучающий меня вопрос.
— Ваш автомобиль попал в аварию. Вы помните, куда вы направлялись?
— Я… — замолкаю, пытаясь воссоздать в памяти последние запомнившиеся мне события, но не получается. — Я не помню…
— Хорошо… — врач фокусируется на моём лице. Он выглядит задумчивым. Достав из кармана шариковую ручку, начинает что-то быстро записывать в истории болезни. — Тогда давайте начнём с более простых вопросов. Как вас зовут?
Самый лёгкий вопрос. До неприличия банальный. Но, открыв было рот для ответа, я тут же его закрываю.
— Я не помню, — шепчу одними губами, растерянно озираясь по сторонам.
Чувствую, как в груди медленно по капле зарождается паника. Так не должно быть. Это не нормально. Человек не может не знать своего имени.
Лёгкие начинает сдавливать и в тот же момент монотонный писк кардиомонитора стремительно ускоряется.
— Пожалуйста, не волнуйтесь, — доктор кладёт свою ладонь поверх моей, и слегка сжимает её, но отчего-то этот простой, успокаивающий жест действует на меня прямо противоположно и вместо того, чтобы прийти в себя, я резко одергиваю руку, чувствуя, как сердце галопом скачет в грудной клетке. — Давайте, так. Я задам вам другой вопрос, не имеющий отношения к вам и тому, что с вами случилось. Допустим площадь квадрата?
— Длина, умноженная на ширину, — отвечаю на автопилоте, не до конца понимая, для чего врач спрашивает подобные глупости, если у меня явно есть проблемы поважнее.
— Хорошо, — одобрительно кивает, попутно делая записи в истории болезни. — Вы помните, какой сейчас год?
Без лишних раздумий отвечаю и снова наблюдаю, как он чиркает ручкой на листках в папке. После этого встаёт и, вытащив из моей вены капельницу, снимает остальные датчики.
— Что со мной такое? — спрашиваю чуть громче, чем следует, чувствуя как паника, перемешанная со злостью и нервозностью, растекается по венам и отравляет организм. — Почему я не могу вспомнить своё имя? Как я попала в больницу? О какой аварии вы говорите?!
— Мы сделали вам МРТ, пока вы были без сознания, — пролистав папку в своих руках, врач достаёт оттуда листок с какими-то снимками и записями и внимательно разглядывает. — Каких-то сильных повреждений я у вас не вижу. Можно сказать, вы легко отделались, учитывая, что вся передняя часть вашей машины была искорёжена всмятку. Как я понял из полицейского отчёта, удар пришёлся в основном на капот и немного правый бок автомобиля. Вы лишь ударились затылком и слегка повредили ногу, но это можно назвать лёгкими ушибами по сравнению с тем, что произошло с водителем и вторым пассажиром.
— В машине был ещё кто-то? — удивлённо вскидываю голову, смотря на врача. Отчего-то я решила, что сама была за рулём и ехала одна. Хотя в действительности даже не помню, умею ли водить.
— Ваши родители, — отвечает после незначительной паузы.
— Они живы? — голос дрожит и надламывается, когда я задаю вопрос.
Доктор смотрит на меня с плохо скрытым сочувствием, и, тяжёло вздохнув, отвечает:
— К сожалению, травмы, полученные ими в результате аварии, были несовместимы с жизнью. Ваши родители скончались на месте.
Мне должно быть больно. Я знаю это. Прекрасно понимаю, что человек, потерявший близких, должен испытывать страдания, однако, прислушавшись к своим ощущениям, с ужасом понимаю, что ничего не чувствую.
Этот факт кажется мне диким, неправильным. Зажмурившись, я пытаюсь воссоздать в памяти черты лица своих родителей. Хоть что-то, что может помочь мне их вспомнить, но каждый раз, залезая в недры своего сознания, сталкиваюсь лишь с мрачной чернотой, проникающей в глубины моей души и высасывающей из неё все силы.
— Я их не помню, — шепчу, чувствуя, как стенки гортани сжимаются в болезненном спазме от образовавшегося в горле кома. — Я даже своё собственное имя не знаю. Как такое возможно?
— Судя по всему, у вас диссоциированная амнезия, — спокойно отвечает врач и, достав из нагрудного кармана маленький ручной фонарик, быстро проверяет мои зрачки. — То есть, вы сохранили все универсальные знания, но не можете вспомнить ни одного факта о себе.
— Это произошло из-за аварии? — от сильного волнения меня начинает тошнить, и я прижимаю руки к груди, нервно комкая между пальцев ткань больничной рубашки, в которую очевидно меня нарядили пока я была без сознании. — Вы сказали, что я ударилась затылком…
— Ушиб не значительный, — врач отрицательно качает головой. — Даже сотрясения мозга нет. Ваше состояние скорее является результатом психологической травмы. Иногда, подобным образом организм защищается от сильного стресса.
Он даёт какие-то пояснения, касающиеся моего диагноза, но я не в состоянии слушать. В мозгах творится полная каша. В ушах шумит, и голова начинает кружиться. Просто молча киваю, уставившись в одну точку, совершенно не улавливая суть разговора.
— А вы… — голос надламывается от волнения, и, прикрыв глаза, я делаю глубокий вдох и медленный выдох, стараясь совладать с нервным напряжением. — Вы знаете, как меня зовут?
— Да, при вас были найдены документы. Миронова Валерия Павловна.
«Валерия»… Повторяю про себя медленно, по слогам, словно пробую это имя на вкус. Интересно, раньше, в прошлой жизни, оно мне нравилось?
— А сколько мне лет?
Опустив взгляд в папку с моей историей болезни, врач на секунду задумывается, видимо, делая в уме подсчёты, после чего коротко отвечает:
— Две недели назад исполнилось восемнадцать.
Это хорошо… Хорошо, что совершеннолетняя. Как минимум, я могу быть спокойна, что не отправлюсь из больницы прямиком в детский дом, а смогу вернуться в квартиру, где раньше жила с родителями.
Возможно, у нас есть ещё какие-то родственники, которые смогут помочь мне вернуть воспоминания, и со временем я адаптируюсь. Всё будет хорошо, я обязательно справлюсь. Другого выхода-то нет.
Примерно через час приходит полицейский и в присутствии всё того же доктора начинает расспрашивать об аварии, в которую, как мне сказали, я попала, но в ответ я лишь растерянно качаю головой на все заданные им вопросы.
— Попробуйте вспомнить, — настойчиво просит полицейский. — Хотя бы что-то. Для следствия важна любая мелочь.
— Для какого следствия? — непонимающе вздёргиваю голову, встречаясь с ним взглядом. — Разве это не был несчастный случай?
— Мне не хочется тревожить вас, учитывая ваше состояние, — осторожно проговаривает, неотрывно следя за моей реакцией. — Но авария явно была подстроена. Камеры наблюдения, установленные на трассе, зафиксировали, что ваш седан на полной скорости протаранил бронированный джип, позже покинувший место преступления. Он ехал прямиком за вами. Учитывая, что шоссе было совершенно пустым, а машина, въехавшая в вас, не петляла, могу сказать с полной уверенностью, что водитель, сидевший за её рулём, не был в состоянии алкогольного опьянения. Не хочу вас расстраивать, но скорее всего это было покушение.
