все документы оформила и даже налог уплатила.
— Ну и хорошо, — кивнула Нянька.
— Мало хорошего, Нянька. Такого, чтоб купчую без осмотра и торга оформляли, не бывало. Не по правилам это.
— А раз деньги уплочены, то на правила и накласть можно, — убеждённо сказала Нянька.
Он хмыкнул.
— Это смотря кому, Нянька. Вот захотят зелёные петлицы проверить: за что столько отвалено и почему с нарушением продан, и нагрянут посмотреть на него. А он подыхает. А штраф до двойной продажной цены доходит, если новокупку сразу ухайдакали.
— Вот он и помрёт, пока я тут с тобой лясы точу.
Нянька ловко выхватила у него из рук бутылку и спрятала к себе под платок.
— Всё, иди, ложись, отдыхай, дети в порядке, на усадьбе порядок. Лишь бы он до Мокошихи дотянул.
Про Мокошиху Коррант слышал многое, даже пару раз видел издалека эту высокую худую рабыню с гордой, прямо-таки королевской осанкой. Кто был её владельцем, никто не знал, как и её возраст. За кем-то она, конечно, числилась, в каком-то посёлке или чьей-то усадьбе жила, но все относились к ней с плохо скрытой суеверной опаской. И раз Нянька позвала её лечить Рыжего… то ему и в самом деле нечего соваться. Коньяка, конечно, жалко, но как-то всё остальное ещё дороже. И он вернулся в спальню, где его уже ждали кувшин с квасом, перестеленная кровать и Милуша с Белёной, весёлые, ласковые и услужливые. Он довольно быстро отправил их отдыхать, поспал, встал, совсем успокоившись, и вернувшись в кабинет уже спокойно, на трезвую во всех смыслах голову перечитал оставленные ему заезжей сволочью документы.
Купчая и квитанция об уплате налога были заполнены с соблюдением всех формальностей и ничего нового не дали. А вот карта… к пометке «шофёр» добавлено «телохранитель», в графу навыков «владеет рукопашным боем», а к трём единичкам категории добавлен плюс. Категория «Экстра». О рабах с такой категорией он только слышал, но ни разу не встречал. Что и понятно: категорию «экстра» не продают. Надо быть сумасшедшим, чтобы продать такую ценность, дважды сумасшедшим, чтобы купить такого раба, беззаветно преданного, готового выполнить любой, но не твой приказ, потому что не ты, а кто-то другой сделал из него «экстру», настроенного на полное подчинение одному единственному человеку, но не тебе, и трижды сумасшедшим, чтобы указывать это в официальной карте. Хотя… чтобы оправдать несуразно высокую цену? Или ещё одна пакость? Будем ориентироваться именно на этот вариант. И тогда сейчас всё зависит от Няньки и таинственной Мокошихи. А ему остаётся только ждать.
…сверкающая холодная белизна вокруг. Он падает, вверх или вниз, хотя падать вверх нельзя. Где он? Он нигде. Это ничто. Он никто, и звать его никак, и вокруг ничто. Его нет, он растворяется в сверкающей обжигающей холодом белизне, ещё немного, ещё чуть-чуть потерпеть, и его не будет, и больше ничего не будет, надо ещё чуть-чуть потерпеть…
Придя на рабскую кухню, Нянька строго посмотрела на сидящих за столом:
— Про Мокошиху что слышно?
— Сказала, не замедлит, — ответила бегавшая за ней Басёна.
Красава вздохнула.
— Мы его напоить хотели. Не принимает нутро, выливается. И не чувствует ничего.
Трёпка шмыгнула носом и повинилась:
— Я лапнула его, а он…
— У тебя одно на уме, — отвесила ей подзатыльник Жданка. — Кирпичи мы к ногам ему приложили, а он…
Мужчины угрюмо молчали. Нянька снова кивнула:
— Так. Я сейчас к себе зайду, а потом у него буду. И не лезьте никто. Сами управляйтесь. Большуха, Тумак, чтоб порядок был, поняли? Недосуг мне сейчас. Мокошиха когда придёт, ну, она сама дорогу найдёт.
И ушла.
Ужин закончился в сосредоточенном строгом молчании. Даже Орешек, как обычно сидевший на коленях Джадда, который кормил его из своей миски, не лепетал и не гукал. Поев, все встали и тихо разошлись по своим повалушам.
Отдав Орешка Цветне, Джадд накинул куртку и вышел покурить на крыльцо. Вскоре к нему присоединились остальные мужчины.
— Как думашь, — негромко спросил Тумак, — выживет?
Джадд пожал плечами.
— Ток плохо, — тронул себя пальцами за висок. — Очень плохо.
— Через голову пропускали? — удивился Тумак и понурился. — Хреново.
— Жалко мужика, — тихо сказал Чубарь.
Помолчали.
— Вызвездило-то как, — вздохнул Лузга.
— К морозу, — кивнул Сивко.
И снова помолчали.
— Быват же такие сволочи, — пыхнул дымом Чубарь.
Джадд молча кивнул, а Тумак припечатал:
— Нелюдь она нелюдь и есть.
— То-то Старшая Мать велела солью присыпать.
— Ну да, чтоб нежитью не перекинулась и не вернулась.
— От нежити да нечисти соль — первое дело.
И вдруг во дворе появилась высокая чёрная фигура замотанной в платки женщины. А как ворота или калитка открылись, никто и не видел. Вот не было её, и вот она. Мужики сразу загасили сигареты и с поклонами расступились, открывая проход. Она ответила им кивком и, проходя мимо, бросила:
— Спать ступайте.
Мужчины дружно потянулись в дом. Только Тумак сначала сходил к воротам, проверил обе щеколды: на больших створках и на калитке. Джадд ждал его на крыльце и, когда Тумак проходил мимо него, сказал:
— Мой пост полночь.
Тумак молча хлопнул его по плечу.
…он падает в пустоту, белую прозрачную темноту, боли нет, потому что тела уже нет и болеть нечему, ни холода, ни жара тоже нет, ничего нет… а он сам есть? Его тоже нет… Полёт, он летит, в никуда, в ничто, он никто и летит в ничто… нет, его нет… пустота… какая она глубокая, пустота…
Нянька обмакнула палец в маленькую рюмку и провела мокрым пальцем по сухим холодным губам, потом осторожно нажав на губы, приоткрыла рот и смазала коньяком язык. Он не пошевельнулся, ресницы не дрогнули, дыхание не сбилось. Тело без души. Что же сотворили с тобой, Рыжий, что решил так уйти? Тогда, прибежав на отчаянный крик Своего Малого, увидев распростёртого на снегу голого мужика, что это Рыжий не поняла, да его и сейчас признать нельзя, а тогда-то она сразу почуяла неладное, но надо было что-то срочно делать, успокаивать, командовать, распоряжаться. Ну, Малого успокоила легко, Милуше с Белёной только мигнула, девки опытные, мужикам работу нашла, бабы тоже все при деле. Но вот когда вошла в кухню, всмотрелась в белое лицо, даже губы в один цвет, пощупала холодное, твердеющее под руками как у мёртвого тело, поняла — без Мокошихи делать нечего, не справиться ей с ним. Рыжий всегда был нравным, решил уйти, так уйдёт. А ведь тоже не сам решил, заставили. Бывает, слышала она ещё девчонкой, что может раб — вот так
