что ты есть у меня.
Гарри почувствовал волну тепла и нежности к ней, осторожно положил ее на кровать, на которой они сидели, и сам небрежно плюхнулся рядом, лицом к лицу с ней. Они молча лежали, обнимая друг друга, словно это был единственный в мире источник поддержки и утешения.
Мы одни на всем свете. Ты и я.
Наутро они быстро собрались и трансгрессировали в новую холмистую местность, разбив палатку между двумя лесистыми пригорками возле шумного ручья.
С этого момента жизнь словно началась с нуля. Гермиона и Гарри обошли свои владения, оградив их непроницаемым магическим щитом, блокируя звук и видимость всем окружающим. Они создали отдельный мир для них двоих. Здесь они свободно гуляли, держась за руки, болтали и смеялись, громко распевая любимые песни, и с визгом бегали наперегонки по лесу. Гарри любовно наблюдал за тем, как она заправляет непослушную прядь за ухо, как улыбается только ему, и в ее глазах пляшут золотистые искры.
Большую часть времени они были почти счастливы, а иногда просто делали вид, что уже забыли. Забыли Рона, которому Гермиона оставила особый знак на месте прошлого привала — гриффиндорский шарф, с надеждой привязанный к толстому стволу дуба.
Они сменялись каждые полдня, передавая друг другу медальон, как вирус помешательства. И каждый раз, получив артефакт, его носитель заражался первобытной похотью, разъедающей мысли и чувства. Он замечал, как ее взгляд менялся, когда она гладила тонкую цепь, давящую на ее выпирающую ключицу. В карих глазах словно сгущалась тьма, и ее лицо приобретало непривычный хищный прищур, словно она тоже слышала шепот медальона.
Они оба слушали его изо дня в день. И даже избавившись от отравляющей душу реликвии, продолжали ощущать внутри непонятный тремор и отголоски шипящего голоса.
Особенно теплый вечер свел их вместе под раскидистым деревом, которое уже стало его любимым за неделю в этом райском уголке. Они сидели, обнявшись и улыбаясь друг другу, разговаривая на общем языке, понятном теперь им одним. Она крутила в маленьких ладошках блестящий медальон с тонкой гравировкой S на крышке, который упорно скрывал в себе часть души Тома Реддла.
— У меня идея, — игриво сказал Гарри, интригуя ее любопытную натуру. — Пойдем, тебе понравится, — он взял ее за руку, и подтянув вверх, прижал к себе хрупкое тело.
В палатке Гарри отыскал старый патефон матери Рона, который они зачем-то таскали с собой с первого дня похода, и запустил пыльную пластинку.
— Сейчас, минутку, Герми, — он со скрипом покрутил ручку древнего устройства, и заиграла нежная композиция Ника Кейва «O Children».
Парень с приглашающей улыбкой протянул ей руку, и она с готовностью обхватила его ладонь, сплетая их пальцы. Они вплотную прижались друг к другу, обнявшись телами, положив голову на плечо партнера. Мелодия звучала снаружи и глубоко внутри, соединяя их в одно целое, в забавном, чувственном танце.
— Ты всю жизнь потратила на учебники и спасение своего многострадального друга, то есть меня, — засмеялся он, одарив ее искренней и такой по-мальчишески задорной улыбкой. — Ты имеешь право отдохнуть и расслабиться.
Поддавшись инстинктивному порыву, он достал из-под своей кофты цепочку медальона и накинул на ее шею, теперь они были связаны, словно металлической удавкой, слипшись в одну неразделимую массу, сжимая кулон, застрявший между ними, своими горячими телами.
Волна дикого возбуждения охватила Гарри, огнем выжигая все внутренности, его кожа горела там, где она прикасалась к нему. От нагревшегося медальона шли ощутимые вибрации, разгоняющие кровь в их жилах, от чего она словно вскипала. Он видел, что Гермиона чувствует то же самое, и ее бьет мелкая дрожь, а бледная девичья кожа покрылась крупными мурашками. Слабые разряды тока между ними становились все интенсивнее, когда они вдруг незаметно для себя оказались в постели.
«Она твоя».
«Он твой».
«Возьми то, что принадлежит тебе».
Этот мощный внутренний призыв звучал в их головах набатом, оглушая уши, отключая мозг и выпуская на волю древние животные инстинкты.
Гарри стянул с себя кофту и джинсы, швырнул на пол боксеры, он больше не думал ни секунды, полностью отдавшись естественному порыву. Она в ответ сорвала с себя одежду и белье, откинувшись спиной на белую простынь.
Он навис над ней, упершись в матрас локтями, смотря в распахнутые глаза голодным взглядом собственника. Ее карие блестящие радужки томно расширились, и она сомкнула веки, подавшись ему навстречу и вытянув губы. Он накрыл ее просящий рот своим, смело проникая в нее влажным языком, словно путник, мучимый жаждой.
Гермиона обвила его плечи цепкими руками и приобняла длинными стройными ногами мужской торс. Они задыхались и тонули в бесконечном глубоком поцелуе, пытаясь проникнуть в самую суть друг друга. Медальон прижигал его кожу, давя на спину между сомкнутыми лопатками.
— Гарри, я никогда… — взволнованно прошептала она, вынырнув из плена его требовательных губ.
— Я тоже, Герми… Мы оба девственники, — он нежно приложил ладонь к ее пылающей щеке, заглядывая в расширенные зрачки. — Мы сделаем это в первый раз вместе. Ничего не бойся, слышишь, — его теплые зеленые глаза смотрели на нее с искренним обещанием. — Я буду нежен, ты мне доверяешь?
— Да, Гарри, — она поцеловала его в краешек рта. — Я верю тебе больше, чем кому-либо на свете.
Он накрыл ее своим телом, прижавшись плотнее и дав ей явно почувствовать, как отвердел его возбужденный до предела член. Гарри усеял горячими поцелуями ее шею и плечи, плоский живот и округлую грудь с набухшими сосками. Тая под его губами, она с каждой минутой дышала все тяжелее, прерывисто всхлипывая от долгой телесной пытки. Он прикусил один розовый сосок, а второй сдавил пальцами, потягивая и сжимая шершавыми подушечками. Следом властно обхватил ее упругую грудь, сминая в руке мягкую плоть. Девушка вскрикнула и выгнулась навстречу его пульсирующему горячему фаллосу.
— Боже! — не выдержала Гермиона, в ее нечеловеческом вопле рычала звериная сущность. Она начала судорожно двигаться, скользя влажной промежностью вдоль ствола его затвердевшего члена.
— Ты хочешь этого? — он вдавил основание пениса между ее ног, отправляя мощные конвульсии по их истомленным телам. — Хочешь, чтобы я был твоим первым?
— Пожалуйста… — она почти умоляла, нетерпеливо извиваясь под ним и вцепляясь ногтями в широкую спину.
— Скажи это, Гермиона! — требовательно прохрипел Гарри. Он хотел услышать из ее уст, что она никогда не будет жалеть о содеянном и винить его в этом головокружительном грехопадении.
— Я хочу! — вырвалось из ее рта, и жгучее дыхание опалило его шею. Она тянулась к нему всем существом, их разгоряченные потные тела сплетались все теснее. — Хочу тебя, Гарри Поттер!
Он
