Ознакомительная версия. Доступно 2 страниц из 7
мнению есть кто, и кто куда пойдет.
Герасим, с видом случайного и очень занятого прохожего, поспешил на свое место, думая о том, могли ли его мышцы сами изобразить улыбку?
В темном зеркале монитора отражалась знакомая физиономия.
Герасим попробовал улыбнуться. Улыбка получилась вымученной. Его настоящей. Это отражение не пыталось улыбаться для рекламы позитивного мышления.
Рядом на черной плоскости появилась бело-серая фигура.
— Герасим Палыч, — раздался за спиной начальственный голос, — не слишком ли вы увлеклись имитацией трудовой деятельности? С упором на имитацию. Хоть бы монитор включили ради приличия.
— Я думал, — машинально ответил Герасим, поворачиваясь к шефу.
Тот со скорбной миной взирал с высоты своих двух метров на придавленного к креслу недотепистого, а теперь ещё и обленившегося подчиненного.
— Не обижайтесь, но должен вам напомнить, что думать, не совсем ваша прерогатива, — прожурчал шеф. — Ваше дело сейчас сделать отчёт, который должен быть на моем столе.
— Да, я помню. Он почти готов.
— Почти не приемлемо. Готов. Или не готов. Сейчас, если я правильно понимаю, он не готов. Он нужен в центральном офисе, он нужен здесь. Возможно, прямо сейчас предприятие теряет огромные деньги и ничего не предпринимает, потому что его руководство об этом не знает. Кто-то может остаться без премии, кто-то без зарплаты, а кто-то вообще окажется на улице. Понимаете, насколько это важно? Я поручил вам эту работу, потому что считал, что вы справитесь. Я ошибся?
— Э-э… Нет.
— Очень на это надеюсь. Вы помните, когда крайний срок?
Герасим закивал.
— Не подведите всех нас.
— Ну что, Гера, получил внушение?
Герасим оторвался от выборки.
Вова сиял неизменной улыбкой. Знай его кто похуже, заподозрил бы в злорадстве.
— Хорош грустить, пошли курить. Дым сокращает жизнь, но дарит радость, а вечно не живёт никто. А, как? Почти Шекспир.
Они вышли на крыльцо. Ни свежего воздуха, ни солнца, только стены многоэтажек, образующие каменный мешок, с тротуарной плиткой на дне. Несколько высоких клумб с чахлыми кустиками, крошечная детская площадка с песочницей в ярких бортиках — все украшение.
Остановившись возле таблички «место для курения». Вова жадно, как в последний раз, затянулся, выпустил струйку дыма. Герасим смотрел на детскую площадку и пару карапузов, что-то азартно роющих в песочнице.
Один, с угольно-черными волосенками, непокорно торчащими по всей голове, делающими его похожим на ежика, рыл, высоко занося над головой ярко-красный совок. Второй, с растрепанными локонами цвета пшеницы, отгребал вырытое, не давая ему осыпаться обратно. Оба в комбинезончиках они походили на бригаду крошечных землекопов.
— Да, Гера, — Вова выпустил новую порцию дыма, — вот смотришь так и вспоминаешь свое детство. Ты, поди, тоже клады закапывал? Или раскапывал?
Герасим пожал плечами. Он не помнил. В этот момент детство вообще не вспоминалось. Будто его никогда не было.
Похожий на ежика «землекоп» накидал изрядный холм. Отложив совок, он схватил лопатку, приложил к яме, замечая что-то на черенке. Удовлетворенно кивнул.
Его светлый приятель поднял что-то, до того момента лежавшее рядом на глянцевом листке, бережно держа на ладонях, задержался над ямой.
— Хрена себе! Гера, ты это видишь?
В руках малыша лежала кукла. Из тех, которые с полсотни лет задавали нереальный стандарт женской красоты, «обзаводились» гардеробом, домами и машинами, создавая для детей игру во «взрослую жизнь». Герасим узнал ее, но затруднился бы назвать.
Под куклой появилась вторая пара ладошек. Оба карапуза медленно наклонились, погрузив игрушку в яму, молча торжественно выпрямились, держа перед собой опустевшие руки.
После нескольких пригоршней песка, брошенных в яму, один взял красный совок, другой — лопатку. Дети с взрослой сосредоточенностью принялись закидывать яму, и закапывали ее до тех пор, пока на ее месте не образовался небольшой холмик.
Ярко-красный совок срезал с него самую верхушку и захлопал по бокам, придавая им сходство с гранями.
Вова, докуривающий второю сигарету, кисло сморщился.
— Да… Игры у детишек. На родителя кого-то из них насмотрелись и решили повторить.
Герасим вопросительно посмотрел на него.
— Инструкций по рытью могил нет в детских передачах. И тот, кто так играет, видел как работает могильщик. Может, кто на работу брал мальца? Чтоб с детства проникался ремеслом.
Герасим пожал плечами.
— Пойдем отсюда, — вздохнул Вова, давя окурок о край урны. — А то еще немного и я, глядя на такие игры, курить брошу.
Остаток рабочего дня почти схлопнулся. В сознании остались какие-то манипуляции числами и диаграммами, подходы шефа с указаниями что где нужно поправить, походы между кофейным уголком и санузлом, где Герасим избегал смотреть в зеркало.
То и дело в памяти всплывал ярко-красный совочек, равняющий стороны игрушечной могилы.
Дорога до дома — час толкания с другими пассажирами, быстро разогретый ужин и голова, упавшая на подушку только для того, чтобы забыться сном на несколько часов.
Прежде чем почистить зубы, Герасим, на всякий случай, закрыл зеркало полотенцем. Оставаться наедине с отражением не хотелось., а для чистки зубов смотреться в зеркало не обязательно. Нечего там рассматривать в такой момент.
Стараясь ни о чем не думать, он проверил будильник и лег.
В офисном санузле оказалось необычно много зеркал. И в каждом отражался он. Подумав, что отражение должно быть одно, ведь он же один, Герасим повернулся к ближайшему зеркалу.
Отражение улыбнулось. Дружелюбно, почти ласково.
Герасим точно знал, что он не улыбался. Он мог поклясться, что его лицо оставалось неподвижно. Да даже захоти он им двинуть, ни одна мышца не пошевелилась бы. Они почему-то не двигались.
В зеркале заметили его потуги, и улыбка отражения стала еще шире. Она раздвигалась и раздвигалась. Губы разъезжались тонкими резиночками, натянутыми на что-то твердое, выпирающее вперед и это что-то вылезало из них блестящими рядами зубов. Лицо исказилось, как в поверхности мутной лужи, истыканной дождем. Четкой оставалась только улыбка, все больше и больше походящая на оскал черепа.
Вопль, душераздирающий, вытолкнутый легкими из непослушной пережатой глотки, резанул по горлу и ушам. Зеркальная стена дрогнула. Стало темно.
Герасим открыл глаза.
За окном стояла ночь. По потолку елозили отсветы фар, взрыкивали и всхрипывали двигатели «пацанских тачек», уличные фонари красили оранжевым дымку выхлопных газов. На дисплее будильника светлячками мерцали цифры 3:56.
Глаза слезились. Мучительно хотелось спать.
Герасим зажмурился. Полежал. Сон не шел. Как только голова начинала проваливаться в подобие забытья, по коже пробегал холодок, прогоняя всякую сонливость.
Он приподнялся на подушке, посмотрел на будильник. Светящиеся палочки изменили положение на 4:32.
Спать по-прежнему хотелось и по-прежнему не моглось. В черепной коробке ощущалась тяжесть и муть. Мысли ворочались с трудом, напоминая бегунов, оказавшихся по шею в воде.
Решив, что бессонница — вещь
Ознакомительная версия. Доступно 2 страниц из 7
