нашего будущего, если первым делом я подумал о рукописи, а уж потом о свадьбе.
Спустя несколько месяцев Бен Бова предложил мне собрать истории о сомеке, которые он купил для «Аналога», дописать новые и опубликовать их в сборнике, который готово выпустить издательство «Баронет». Результатом явилась книга «Капитолий». Наиболее удачные из этих рассказов попали и в эту книгу. Другие же были настолько бездушны и искусственны, что я из милосердия к вам, дорогие читатели, позволил им тихо кануть в Лету. Однако на то время они были лучшими из моих экспериментов с пером. «Капитолий» появился весной 1978 года, это была моя первая научно-фантастическая книга — примерно в то же время родился мой первенец Джеффри.
Годом спустя вышел «Жаркий сон» с ужаснейшей обложкой от «Баронет», при виде которой я страшно расстроился — ведь рисунок в точности воспроизводил одну из сцен книги. Тогда-то я и узнал — а позже это не раз подтверждалось, — что, если есть в романе сцена, которая, попав на обложку, может полностью уничтожить эффект от книги, она непременно будет на обложке. А еще хуже было то, что какой-то умник написал сразу над моим именем «Писатель, получивший премию "Хьюго"», тогда как в 1978 году я стал вторым, но не первым в списке кандидатов на награду «Хьюго». На самом-то деле на Всемирном Конвенте Любителей Научной Фантастики в Фениксе я получил премию имени Джона Кэмпбелла (дается лучшему новому писателю).
Вскоре после выхода книги я получил письмо от Майкла Бишопа, писателя, которым я восхищался и с которым, к моему превеликому сожалению, все никак не мог познакомиться. Он заранее извинялся за свой отзыв о «Жарком сне» в «Журнале Фэнтэзи и Научной Фантастики». Отзыв еще не вышел, но исправлять его уже поздно, писал он. Дело в том, что Бишоп весьма резко прошелся по мне за то, что я позволил издателям поставить на обложке «Писатель, получивший премию "Хьюго"», однако вскоре после написания статьи он обнаружил, что его издатель сотворил то же самое с одной из его собственных книг, приписав Бишопу награды, которых тот не получал. Это и положило начало дружбе, которая продолжается и по сей день, хотя не без некоторых трений по поводу «что такое писать» — в этом вопросе мы, мягко скажем, несколько расходимся.
Его отзыв о «Жарком сне» был довольно критичен, но тем не менее весьма и весьма полезен — пожалуй, самый полезный отзыв о книге, что я когда-либо встречал. Бишоп обращал внимание на ошибки в сюжете, объясняя, что я сделал не так. Как раз в то время я начал работу над своим третьим романом под названием «Повелитель песен» и собирался придать ему ту же фрагментарную, отрывистую структуру, что и в «Жарком сне». Но прочитав отзыв Бишопа, я нашел способ связать долгое повествование в одно целое. Это было начало моего понимания структуры романа; повествование стало подчиняться мне, и в моем распоряжении оказался целый набор абсолютно новых приемов.
Но «Жаркий сон» не отпускал меня. Теперь я знал, как именно следует его написать, и его нынешняя форма меня совершенно не устраивала. Тем не менее он медленно, но верно продавался, а это означало, что читателям он все же нравился. Кроме того, меня абсолютно не устраивали те неудачные рассказы в «Капитолии» — но и этот сборник продавался, связывая мое имя с произведениями, которыми сам я был очень недоволен.
На Конвенте в Санта-Роза, за ужином, я обсудил эти вопросы с главным редактором издательства «Эйс» Сьюзан Эллисон. Она согласилась изъять «Жаркий сон» и «Капитолий» из печати, если я напишу новый роман под названием «Хроники Вортинга», где будет изложена та же самая история, только значительно исправленная и поданная с большим мастерством. Однако написание новой книги отодвинулось до осени 1981 года — я как раз учился на первом семестре в «Нотр Дам». Тогда меня захватила страсть к средневековой литературе, и, основываясь на собственных теориях литературного творчества, вооруженный замечательной книгой «Жизнь затерянной страны» в качестве источника для описания жизни примитивного общества, я сел за работу над «Хрониками Вортинга». Роман получился очень сложный по структуре, но вместе с тем и наиболее выдержанный тематически. Отнюдь не самая слабая из моих работ, история Язона Вортинга, теперь стала самой сильной.
Годы шли; мои старые книги переставали издаваться. Автор всегда болезненно переносит этот процесс; как отец, которому перестали писать дети, он вспоминает о своих старых книгах и думает, вот бы вновь услышать о них что- нибудь. Я безмерно благодарен Тому Догерти и Бет Мичем, моему издателю и редактору из «Тора», которые сочли достойной идею объединить в одном томе «Хроники Вортин- га», лучшие истории из «Капитолия» и самые первые мои рассказы, написанные в жанре фэнтэзи, с которых начался не только цикл о Вортинге, но и вся моя карьера писателя- фантаста.
Во время написания «Хроник Вортинга» у меня не было под рукой тех первых рассказов — «Фермы Вортинга», «Постоялого Двора Вортинга» и «Медника». Поэтому, когда мне требовалась какая-то деталь из них, я полагался на одну лишь память и поэтому не задумываясь перекраивал все в соответствии с замыслом романа. Теперь же, возвращаясь к первоначальным историям, я вижу, что они настолько отличаются от вошедших в роман эпизодов, что мне пришлось бы полностью их переписать, чтобы как-то уместить в общую структуру. Я даже начал делать заметки, собравшись было переработать рассказы, но в конце концов решил издать их в первоначальном виде. Ведь одной из главных тем в «Хрониках Вортинга» является сама природа повествования, поэтому будет лучше, если я, придерживаясь идеи этой книги, представлю эти рассказы в первозданном виде, чтобы вы сами увидели, как время меняет суть повествования. Какие-то изменения появились в результате того, что за прошедшие годы я накопил опыт и овладел мастерством писателя. Кроме того, я повзрослел и стал лучше понимать людей. Однако больше всего на эти рассказы повлиял сам роман. Они стали именно такими, какими нужны были мне. Такова, как мне кажется, суть всех историй, когда-либо рассказанных людьми, — они прежде всего служат человеку. И это касается не только художественных книг, но и новостей, всевозможных слухов, исторических работ, биографий, мемуаров. Все они принимают ту форму, в которой они нам нужнее.
И все же я верю в эти сказания. Они жили во мне с самой моей юности. Прошло немало времени, прежде чем я набрался опыта, чтобы рассказать их так, как хотел бы, однако все эти годы
