с Маринкой бесполезно. Эта если упрётся, то всё. Глухарь.
– Ну ладно, а сбежала-то зачем? Да ещё и Тёмку за собой потащила.
– Я не сбежала.
– Тогда что это было?
В ответ молчание.
– А обзываться зачем?
– А потому что она жирная корова, и я её ненавижу! – дерзко вскинула Маринка голову.
– А ну-ка… – строго тряхнул Андрей пальцем. – Чтобы завтра же извинилась, ясно? Иначе дождёшься у меня – оформлю тебя на всё лето в школьный лагерь! С дневным сном!
– А я всё равно её ненавижу, ненавижу, ненавижу! – сжав кулачки, закричала Маринка и сбежала обратно в угол.
А поздно вечером, когда дети уже спали, Андрей курил на балконе и не мог отделаться от ощущения песка, неумолимо убегающего сквозь пальцы. Вот только это был не песок, а его дочь.
Как и прежде по-детски тонкая и хрупкая, но всё-таки уже другая, с едва уловимыми очертаниями зреющей фигуры и стремительно меняющимся характером. А ведь ещё прошлым летом она была ребёнок ребёнком! И тут не то, что ругать нормально, а и в принципе просто не знаешь, как с ней дальше быть. И с каждым годом вопрос будет становиться только острее.
И во всей этой неразберихе его успокаивало только одно – Маринка хотя бы не плакала больше, как бывало поначалу, когда её мать только сбежала к этому своему турку. Тогда, помнилось, она впадала в истерики не только от обычного строгого замечания, но даже на ровном месте, не желая видеть ни бабушку, ни отца, а лишь рыдая часами и повторяя, как заведённая: «Мамочка, мамочка, мамочка…»
И вот больше не плачет, даже стоя в углу. Переросла. Уже хорошо. Значит, в целом, направление он взял верное.
Уже засыпая, снова вспомнил Краснову: её серо-зелёный чистый взгляд, смущённую улыбку. Черты лица, по которым хрен фоторобот составишь, потому что кроме как «правильные» ничего и в голову-то не идёт…
Заворочался, пытаясь поймать ускользающий сон, но в итоге лишь улёгся на спину и уставился в тёмный, с косым отблеском уличного фонаря, потолок.
Ну да, девчонка симпатичная, но не только в этом дело. Несмотря на молодость, было в ней ещё что-то такое, из-за чего он, матёрый опер, оторвав тогда взгляд от недописанного рапорта, неожиданно растерялся. Словно почва ушла вдруг из-под ног, и он провалился во что-то невесомо-лёгкое, похожее на облако…
Этого ещё не хватало!
Глава 2
Утром сначала Нина Тимофеевна опоздала почти на полчаса, потом долго не было автобуса. В итоге Андрей так и не попал на утреннюю планёрку. А это залёт, особенно учитывая, что вчера, оставшись дома с детьми, он пропустил и вечернюю.
Едва зашёл в отделение, как дежурный сообщил, что в кабинете его поджидает посетитель.
– Я говорил, что у вас неприёмный сегодня, товарищ майор, – вскочил он со стула у себя за зарешёченным стеклом дежурки, – и я бы и не пустил, но Харламов сказал…
– Ладно, Саш, расслабься. Разберёмся. Главный на месте?
– Какой-там! Сразу после планёрки рванул куда-то.
Едва Андрей открыл дверь кабинета, как сразу, одним взглядом, оценил обстановку: Генка с Мишкой, наперебой травящие бородатые байки, Харламов, вдохновенно колдующий над банкой с кипятильником… И гражданка Краснова, сидящая у его, Ивано́ва, стола. Перед ней – лист бумаги с наваленной на него горой галетного печенья и кускового сахара, и его же, Иванова, стакан в наградном юбилейном подстаканнике, парящий свежезаваренным чаем. Сама Краснова смеётся взахлёб над шуточками оперов, аж щёки порозовели.
Ещё бы не смеяться… над таким-то цирком!
И вот что интересно: всего час назад, злясь на опоздание Нины Тимофеевны, Андрей даже подумывал, а не плюнуть ли, не взять ли эту молодую? Понятно, что долго не протянет, хорошо, если хотя бы до конца месяца, но, может, за это время удастся подыскать ещё кого-то?
А теперь вдруг чётко понял, что нет. Не вариант. Вся эта свистоплясия – стрельба глазами, молодые гормоны и романтический флёр, который такие вот юные особы приписывают ментам – этого он уже нажрался в своей жизни, аж до сих пор тошнит.
Строго оправив китель и подтянув галстук, прошёл к своему столу. Не глядя по сторонам, выдернул из-под горы печенья лист, глянул на оборот: ну так и есть – его вчерашний, так и недописанный рапорт. Не выдержал, послал Харламову предельно понятный взгляд…
В кабинете теперь висела тишина. Но если опера́ просто затаились, с интересом наблюдая, что дальше, то Краснова, кажется, уже теряла сознание от страха. Вот и хорошо.
Снял и отложил на край стола фуражку. Нарочито медленно достал из ящика чистый лист, положил перед собой. Выровнял. Сложил руки на столе и наконец, поднял взгляд.
– Слушаю вас, гражданка Краснова.
Хмурился изо всех сил, напуская на себя того самого знаменитого «Ивано́вского строгача», который сломал сопротивуху такого количества подозреваемых, что, кроме своего портрета на доске почёта ещё и внеочередного майора* в своё время получил.
Но сейчас что-то явно шло не так. И хотя побледневшая Краснова, замерев, как кролик перед удавом, только и делала, что беспомощно хлопала ресницами – сам Андрей тоже чувствовал себя… странно.
Чертовски хотелось отвести взгляд, но было нельзя. Давить, так давить! Вот только и дальше смотреть становилось всё труднее – брови, будто в самоволку, неудержимо ползли из строгой кучи куда-то наверх, в умильный домик, а под ногами вместо твёрдой земли опять колыхалось чёртово облако. И ком в горле, который хочется сглотнуть, но тоже нельзя.
Положение спас помощник Петров. Ворвался в кабинет, потрясая кипой бумаг:
– Андрей Иванович, завал на сегодня! Два мордобоя, три жалобы, очередной УДОшник** и ориентировки на…
И замолчал, уловив, наконец, атмосферу. Но лёд тронулся. Андрей с облегчением протянул руку:
– Давай! – Забрал бумаги. – Далеко не убегай, сейчас рапорт подобью и на участок рванём. Оксана Васильевна, если у вас по существу ничего нет, то не смею задерживать. И обратите внимание, там, на двери снаружи, указаны мои приёмные дни и часы. – И, давая понять, что разговор окончен, демонстративно раскрыл папку с обращениями. – До свидания.
И она вдруг очнулась:
– Нет, подождите! Я… – суетливо зарылась в лежащий на коленях пакет, – я принесла вам… – достала вчерашние рекомендации и ещё какие-то новые бумаги. – Вот, я принесла дополнительную характеристику из института и отзыв с прежнего места работы. Он, правда, в свободной форме, но это только потому, что времени было мало, и я…
Она ещё что-то лепетала, раскладывая на столе бумаги и неловко пытаясь отодвинуть лежащее перед ней печенье, а Андрей
