применяться, и оставили внутри достаточно места. Best Memories было похоже на написание завещания – здоровые и счастливые таким не занимались.
Армен переживал, что Никите будет сложно дышать, но шлем никак не мешал ему, даже успокаивал – Никита видел перед собой мерцающий приглушенным перламутром экран.
– Готов, Гагарин? – спросил Армен, убедившись, что все провода и трубки на месте.
– Всегда готов – глухо донеслось из-под шлема. – Машуня, подай мне пульт.
Маша подложила под Никитин палец плоский кусок пластика со сканером отпечатка.
– Когда закончишь, жми на датчик вызова, и я тебя освобожу.
– Ну что, хорошего полета! – профессионально-бодро произнес Армен.
– Спасибо, дорогой.
Когда за ними закрылась дверь, Никита поместил указательный палец на гладкую поверхность пульта. Шлем бибикнул, и на экране перед Никитиными глазами начало проигрываться вводное видео.
Оно почти дословно дублировало выданную застенчивой барышней информацию, только теперь инструкция сопровождалась жизнеутверждающим видеорядом – счастливые пары, танцующие в слоу-моушене под дождем, дети, играющие с собаками, роженицы, целующие крошечные кровавые макушки.
Приятный женский голос объяснял, что пакет «Эконом», выбранный Люсиком для Никиты, давал ему возможность загрузить в бесконечное видео-облако всего одно воспоминание. Миллионеры и кинозвезды загружали целые жизни, но на это у них с Люсиком денег не было. Не было их даже на жизнь реальную – замена его износившегося ракового барахла искусственно выращенными органами была им не по карману. Чего уж говорить о виртуальном бессмертии.
Для таких ископаемых как он, видео приводило понятную его поколению параллель с ютьюбом. С тех пор, правда, мало что изменилась – в сети Best Memories бытовали те же лайки, просмотры и комментарии, только вместо видео были мемориз – кусочки чьей-то живой, или, чаще всего, уже мертвой памяти.
Больше всего лайков, конечно, набирали пикантные постельные мемориз селебрити, или посмертные сливы истинной подоплеки громких политических скандалов. Где-то в темных частях интернета можно было найти хакнутые полицейские файлы с воспоминаниями жертв, которые помогали ментам раскрывать их убийства. Существовали целые сообщества, которые сопоставляли громкие газетные истории с выложенными нелегально полицейскими архивами – возможность побыть диванным Шерлокам будоражила многих.
Но Никитино воспоминание, не наберет, конечно, никаких лайков и просмотров. Оно должно быть всего для одного зрителя, для Люсика.
Видео, тем временем в очередной раз разжевывало порядок действий. Это даже начинало раздражать, но американскую дотошность можно было понять. Когда у тебя есть всего один шанс, а у большинства их клиентов, обычного среднего класса, дела обстояли именно так, лучше, действительно, перебдеть.
Порядок действий был такой – расслабиться, настроиться на визуализацию, и начать перебирать воспоминания. Начинать предлагалось с недавних, с того, что было утром, вчера, на этой неделе. Только потом, когда когнитивный интерфейс – Никита когда-то попытался разобраться, как эта штука работает, но его гуманитарный мозг в какой-то момент наотрез отказался углубляться в детали, – так вот, когда эта штука отреагирует на его недавние воспоминания и откалибрует свои процессы, можно углубляться вплоть до самого детства. Воспоминания выводились на экран, можно было пересмотреть свое наследие перед отправкой его в вечность.
Выбирать можно было сколь угодно долго, но когда выбор был сделан, предлагалось задержать мысль на воспоминании на 30-40 секунд, и когда программа выдаст запрос, подтвердить его еще одним приложением пальца к пульту управления. После скана отпечатка дороги назад не было – мемори обрабатывалась и отсылалась в облако, а шлем автоматически выключался.
Видео, наконец, закончилось, и перед ним опять замерцал перламутр. Ему предлагалось визуализировать самое свежее воспоминание – ну что ж, поехали.
Огненная Маша с ямочками на щеках, такие четкие ямочки, когда она улыбается. Весельчак Армен, большой, как мясник с чуткими, длинными, никак с ним не вяжущимися пальцами.
Девица-дебютантка в зеленом форменном пиджачке. Краснеет. Запинается. Отводит глаза, боится смотреть на его трубки. Наверное, будет плакать дома вечером. Ну ничего, таких, как он у нее будет много. Привыкнет.
Утренний завтрак. Маша пытается его покормить чем-то жидким, перетертым, что принесла вчера Люсик, но в него ничего не лезет. Завтрак. Одно название.
Бессонная ночь и яблоки, которые из красных становятся черными, и он вглядывается в их постепенно растворяющиеся, а потом совсем сливающиеся с чернотой за окном силуэты.
Вчера вечером – Люсик. Пришла, красавица, челку отрезала, еще красивее стала, только совсем осунулась от этой больничной беготни. Болтала, отвечала на его вопросы– про работу, про нового парня. Только бы порядочный. Но вроде бы приличный, по ее рассказам. С ним он уже не познакомится, конечно. Жаль. Мялась-мялась, завела опять этот разговор. Про Алису.
– Дед, дай мне сказать, не перебивай.
– Дед, серьезно, я взрослый человек! Я тоже могу! У меня тоже есть право голоса.
Поправляет челку, злится.
– Ты не прав, ты не прав, ты от мамы вообще отказался, она бедная, слабая. Я понимаю, она не такая, как ты.
Помедлила.
– И как я. Но ей нужна помощь. Я тебя умоляю, очень прошу. Ты такой упрямый. Ты упрямствовал с квартирой, а я, идиотка, тебя послушала.
Ну, не плачь, девочка моя, не плачь.
– Как я жалею, как я жалею! Не перебивай! Да, то, что ты не дал мне продать вторую квартиру – это твой выбор. И вот эти все разговоры твои, что буду вторую сдавать – Господи, какая же я дура, что согласилась. Дура! Мне достаточно моей, в которой я живу, а на эти деньги мы могли бы… Нет, не бесполезно! Ну откуда ты теперь знаешь, что бесполезно? Мы могли бы, может, побороться за год. Или за два. Или за пять. А для меня значит! Значит!!
Бедная, бедная моя девочка. Но со мной все понятно, а тебе еще жить.
– Дед, мне она не нужна. А маме… Дед, не перебивай! Ты не хочешь слышать, а я вот хочу говорить! У нее этот бойфренд ее, ну он…это… мне кажется, он абьюзер, он какой-то страшный, может быть, он ее даже бьет. Откуда ты знаешь, что она опять? Она нормально выглядит, просто грустная очень, вялая, как будто в ней свет погасили. Дед, если десять лет назад там были наркотики, это не значит…
Значит, Люсик. Там они были и десять лет назад, и двадцать. И двадцать три. До твоего рождения были. Это чудо, чудо, что ты такая здоровая родилась. Но тебе об этом необязательно.
– Ты меня забрал, я понимаю, чтобы меня оградить, как ты говорил всегда, но она же моя мама. Я знаю, что она не участвовала, но, дед! Ей же плохо! Ей надо помочь, пожалуйста. Пожалуйста, отдай
