про одного художника. Вернее, я точно не знал, что он был художником. Всего-то показался похожим. Растрёпанные седые волосы, жёлтое морщинистое лицо и бородка – всё это, конечно же, не могло подтвердить мою догадку. Просто я был тогда в приподнятом настроении и подвёз заблудившегося и изнемогавшего от усталости и похмелья дурно пахнущего мужика. Я отогнал от себя и это воспоминание. Но беспокойство не проходило. И чем ближе я подходил к этому, на вид сорокалетнему, выглядевшему вполне ухоженным человеку, тем всё более тревожные и безотчётные мысли принимались будоражить моё сознание. И я не знал, о чём спросить его, чтобы как-то успокоить свои мысли. Поэтому спросил лишь:
– Как тебя звать?
– Колян, – ответил ухоженный мужчина.
– Послушай, Колян, – решился я спросить, – мы с тобой были прежде знакомы?
– Может, и были, – монотонно отвечал Колян.
– Расскажи что-нибудь о себе, – попросил я.
– Её спроси, она расскажет, – сказал Колян.
– Кого?
– Жену мою, она любит обо мне рассказывать, – не поворачиваясь в мою сторону, всё тем же тоном произнёс мой собеседник.
– И где же она? – поинтересовался я.
– Там, – Колян показал пальцем в сторону домика.
Невольно я взглянул чуть пристальней в ту сторону, куда указывал мне спутник. И словно остолбенел от увиденного. Я встал как вкопанный и с минуту не мог заставить себя сделать хоть шаг. Я весь обратился во взор. Мой взор был так напряжён, что, казалось, для того, чтобы рассмотреть и понять увиденное, он вытягивал силу из всего моего существа. И как будто снова примолкли кузнечики, как будто тишина вдруг опрокинулась и всем своим содержимым, растекавшимся доселе по округе приятным мирным благозвучием, внезапно превратившись в хаос, стихийно выплеснулась и на минуту разразилась в моей голове неестественным звоном. Будто на минуту включили звук на полную мощность. И именно в эту нестерпимую минуту всё великолепие сине-зелёного горизонта разверзлось мгновенно охватившим и приковавшим мой взор ужасающим зрелищем. Там, на месте видневшегося издали укромного домика, выползла из травы косматая голова. А немигающий пристальный взгляд её направлен был на меня. И эта внезапно возникшая голова напомнила мне так напугавший меня недавно старческий облик моего спутника. И чтобы как-то избавиться от этого наваждения, и от этого пронзительного звона, я замер и крепко зажмурил глаза.
Когда же страшная минута миновала, я вновь открыл глаза и почувствовал, что снова способен идти. Я шёл на несколько шагов позади Коляна. Но у меня не было мысли убежать. Теперь мне уже сознательно хотелось завершить этот переставший быть предсказуемым путь, чтобы понять причину своей тревоги и чтобы кузнечики больше не смолкали. Я помню, что именно о кузнечиках я и думал, решаясь продолжить свой путь. И единственное, что я не в силах был себе позволить, это ещё раз посмотреть в ту сторону. Я шёл и смотрел перед собой. И ещё я думал об огромной луже из недавнего сна. Была ли эта лужа сном, и не сон ли этот луг, и это небо, и это звенящее солнце? Но я смотрел на своего провожатого, и его безмятежный вид теперь успокаивал мои тревожные мысли.
И туда, куда я больше не решался посмотреть, я взглянул лишь тогда, когда путь был завершён. Из оцепенения меня вывел ставший вдруг звонким и выразительным голос Коляна.
– Посмотри, ну посмотри же… Смотри, – громко восклицал он, указывая руками куда-то вверх, – это лучшая картина в моей жизни!
Мы стояли перед домом. Я поднял глаза и увидел лик. Над окнами, под самой крышей был нарисован красками лик Спасителя. И тут меня осенило, что за косматую, грязную гриву волос, взлохмаченную на испугавшей меня гигантской голове, показавшейся было издалека, я принял эту чёрную прокопчённую крышу старого дома. И что пронзительным взором, сразившим меня издали, вовсе не был взор чудовища.
Я смотрел на нарисованный лик и слушал приятно звенящую тишину. Я слышал звуки жизни, раздававшиеся откуда-то из дома. Не отрывая глаз от лика, я спросил хозяина об этих звуках. И Колян проговорил в ответ, но уже не таким тоном, каким говорил об иконе:
– А-а! Это моя Зинаида. Её я рисовал в избе.
В окне промелькнул и исчез женский силуэт.
Но пока я стоял и смотрел на икону, Колян оставался в приподнятом настроении. А я вдруг подумал, что вот он – конец пути, и что кузнечики больше никогда не умолкнут. И что теперь даже время бессильно потревожить вечную тишину.
Но они умолкли.
Они умолкли, когда наступила следующая минута. Она наступила, как в неумолимо движущемся людском потоке наступают на пятки впереди идущим.
И в эту минуту я вспомнил. Вспомнил, где и когда я видел этот лик, именно этот, потому что именно таким я видел его единственный раз во всей моей жизни. И я понял, что другого такого не увижу больше никогда.
И смолкли кузнечики. И взгляд у Коляна стал беспокойным, а голос его задрожал во внезапно возникшей глубокой и непроницаемой тишине:
– Э-э… Слышь… С-слышь…
И тотчас замерли в доме звуки жизни. И заметно поблёкла трава под ногами. И тучами заволокло небо. Но я уже был охвачен азартом. Я спешил, чтобы успеть до темноты. Я отбежал на такое расстояние от дома, чтобы получше его рассмотреть. И в следующую минуту я узнал и сам этот дом. Когда-то, много лет назад, я каждый день проезжал мимо него на машине. Он стоял недалеко от дороги окружённый деревьями, и сквозь чащу деревьев на проезжающие мимо автомобили, на спешащих по делам прохожих, на всю эту мельтешащую рядом суету городской жизни спокойно взирал этот лик. Но только того дома давно уже нет. Уже несколько лет как он сгорел. Тем случаем занимались в нашей конторе. Потом ещё к нам приходила женщина из церкви по поводу какого-то погорельца-художника. Вроде бы снарядили для него вагончик – наверное, для того, чтобы можно было отстроиться заново. Но, кажется, он так в нём и ютился. А после окончательно спился и бомжевал.
Тьма опустилась на дом и на луг. Внезапно обрушился назойливый мелкий дождь, словно кто-то поспешил исчеркать всё вокруг. И в стремительно поднявшемся тумане совершенно исчезла видимость чего бы то ни было. И затерялся во мгле крик Коляна, из последних сил извлечённый где-то старческим надтреснутым голосом:
– Костьми-и здесь лягу-у… Костьми-и-и…
Сквозь туман и дождь лишь виднелась сплошная огромная лужа. Шагнув в неё, я понял, что падения в неё не миновать. Я сделал рывок, чтобы пробежать как можно дольше, пока не упаду. Но в
