— «одалис», сумевшие похитить сердце Императора своей вычурной фантазией на ложе. Между «икабал» и «одалис» царит жесткая конкуренция, в которой все вопросы решают кинжал, яд и средства для избавления от плода. «Одалис» стремятся приобрести статус госпожи, родив Императору хезура мужского пола, соответственно потеснив «икабал», а те, используя повитух и подкупленных рабынь, средствами для прерывания беременности пытаются, и небезуспешно, им помешать.
«Одалис» тоже не остаются в долгу. Яд, подсыпанный в пирожное ребенку «икабал», ядовитые змеи или скорпионы, запущенные в детскую комнату, неудачное падение с лестницы, смазанной маслом, после смерти маленького хезура переводят госпожу в статус рядовой наложницы. Оттуда же всего один шаг до полного забвения…
— А…
— Не перебивай, ты не в притоне! Я еще не закончила. Так вот, почти все «икабал» и «одалис» забывают свои распри, когда речь идет о женах Повелителя. Они, жены Императора, являются высшей кастой в гареме. Только их дети могут стать наследниками трона, если повелитель соизволит наложить на маленьких хезуров мужского пола свою руку, тем самым признав своими преемниками. Такие дети получают статус принцев, им назначается особое содержание, и они воспитываются специально приставленными к ним жрецами, обучающими наследников, как управлять государством. Соответственно их мать поднимается на недосягаемую высоту в иерархии гарема и при должном умении и ловкости становится негласным соправителем Империи.
Между двумя нынешними женами Императора — первой и второй — идет настоящая война. Повелитель отдалил от себя первую жену — Нафрит — и все свое внимание уделяет второй — Тейе. Третья и четвертая жены пока, я подчеркиваю слово «пока», в этой битве не на жизнь, а на смерть не участвуют, а только ядовито комментируют. Со слов Нахти, Император влюблен во вторую жену, как мальчишка, которому от роду шестнадцать разливов Геона… Весь гарем с напряжением наблюдает за этим сражением и, при общей ненависти «одалис» и «икабал» к женам Императора, все же разделился на два лагеря. Нахти утверждает, что за определенную мзду, через поддерживающих ту или иную партию «икабал» и «одалис», можно выйти на первую или вторую жену Императора. Нам только остается выбрать, с кем мы будем иметь дело…
Второй Отец задумчиво почесал затылок и протянул руку к кувшину с димашкским белым. Но увидев недоуменно-грозно поднятые брови Первой Матери, сделал вид, что кувшин его не интересует, а он просто хотел взять кисть черного винограда с блюда, стоящего рядом с кувшином. Дрожащими пальцам бросил пару ягод в рот и с плохо скрываемым отвращением их прожевал (о, Первый Отец, какая же гадость эти не перебродившие винные ягоды!):
— Ставить надо всегда на обиженных и обделенных, незабвенная. Они легкоуправляемы, готовы пойти на любую подлость ради реванша и банальной мести. Думаю, что Нафрит идеально подходит для наших планов.
— Я тоже так считаю. Поэтому завтра, — Марта посмотрела на усыпанное звездами небо, зевнула и потянулась как кошка, — нет, уже сегодня, пока жрец будет тебя представлять Повелителю, я разведаю, кто в гареме поддерживает первую жену Императора, и через них, с помощью полновесных золотых дехенов, заведу с ней знакомство. Нет такой крепости, которую бы не взял осел, груженый золотом… Тем более, что Нахти достал мне бронзовый знак, с помощью которого я как целительница женских болезней могу беспрепятственно попасть в гарем. А сейчас — давай спать, день у нас будет насыщенным…
Яр осторожно, очень осторожно, положил свою ладонь на обнаженное колено Первой Матери:
— Может быть…
Марта резко встала. В ее взгляде, как и в голосе, холод льда из земель Славов стал запредельным:
— Даже не мечтай, котяра драная…
Она с величием Императрицы, чуть подобрав подол платья, стала спускаться по лестнице, ведущей с крыши дома, и вскоре внизу послышался ее повелительный голос:
— Постелить мне в саду, под гранатовым деревом! Живее, бездельники!
Второй Отец проводил спину супруги задумчивым взглядом, потом, кряхтя, сел, скрестив ноги, и торопливо, бросив вороватый взгляд по сторонам, присосался к кувшину с димашским белым. Последние глотки он явно смаковал. Предательская дрожь во всем теле наконец прошла, и жизнь снова начинала играть всеми красками…
* * *
Ранним утром над Хут-Ка ненадолго появились серебристо-белые перистые облака, которые стали быстро истаивать в жаре восходящего Шу. Когда последнее облако, жемчужно блеснув на прощанье, исчезло, ладья Бога солнца медленно поплыла по темно-синему, почти фиолетовому небу, перевернутой чашей тяжело опрокинувшемуся над столицей Империи Тукан. Ладья скользила над нагромождением строений из желтого, красного и серого гранита, желтого кирпича и серой глины, теснотой пыльных улочек, тенистыми садами и гордыми пилонами, над запахом благовоний храмов и смрадом кварталов бедноты, над ослепительно белыми крепостными стенами и зеленым зеркалом Геона.
Чуть помедлив, первый луч Шу коснулся шатра на крыше серо-розового дворца Императора, широко раскинувшегося на самом высоком холме столицы в окружении неприступных стен из черного базальта.
У этого большого белого шатра, расписанного красными полосами, были подняты передний и задний пологи, чтобы его владелец мог почувствовать, хоть и ненадолго, утреннюю прохладу от ветерка, долетающего с Геона. Здесь, на самой высокой крыше дворца Императора, легче дышалось, как ночью, так и в эти ранние часы, и сюда не доходил густой запах от жизнедеятельности доброй сотни тысячи людей, живущих на ограниченном крепостными стенами пространстве столицы. Внутри шатра на низком широком ложе спал глубоким сном самодержавный владыка Империи Тукан Император Санахт I.
Едва легкое дуновение прохлады с Геона коснулось его лица, Владыка немедленно открыл глаза. Он несколько ударов своего сердца бездумно изучал красно-белые полосы над собой, потом улыбнулся и повернул голову влево, сразу уткнувшись носом в копну черных кудрявых волос, которые волнами ниспадали с изящной женской головки, безмятежно спящей на его плече. Санахт еще раз улыбнулся и легонько подул в эту копну волос. Брови женщины чуть поднялись, и она, не открывая глаз, сонно пробормотала:
— Повелитель, ты несносен. Мало того, что мы уснули уже под утро и у меня нестерпимо горит кожа между бедер, ты еще и будишь меня в такую рань. Совести у тебя совсем нет…
Император ничего не ответил, только еще раз шутливо подул туда, где под волосами скрывалось ухо его второй жены. Женщина вздохнула, а потом, не открывая глаз, немного отодвинулась и пошарила вокруг себя рукой. Найдя тончайшую льняную простыню, она завернулась в нее с головой, перевернулась на другой бок и сонным шепотом пробубнила из-под этого импровизированного кокона:
— Все. Не достанешь, хоть ты и целый властитель Тукана.
Санахт нежно поцеловал жену в спину, а потом лег на локоть и стал мягко,
