пьешь, мироед! Вот я на тебя в СТК* пожалуюсь! Там они тебя быстро на повестку поставят! Будешь ответ держать и враз шелковым станешь, как миленький!
Он еще что-то долго и угрожающе бубнил, и под этот бубнёж я с трудом встал на ноги и сделал первые пару шагов. При этом меня повело в сторону, и я чуть не запнулся о корыто с грязной водой. Бросив взгляд вниз, я увидел своё отражение на водной поверхности и мне стало совсем дурно: оттуда на меня хмуро пялился невысокий остроносый подросток, примерно лет четырнадцати-пятнадцати, скуластый и вихрастый, с нескладными руками и ногами.
Ещё один глюк? Или всё это было правдой?
Я ущипнул себя за руку так сильно, что слёзы чуть не брызнули из глаз — нет, это точно не сон. И не глюк. Стопроцентно.
А, значит, это правда. Значит, я действительно умер в моём времени и возродился здесь, как и сказал мне тот… похожий на Николая-Чудотворца, вредный дедок в балахоне и ботаническом веночке.
От воспоминаний меня отвлек шум — в сарай заглянула чумазая голова пацана в спецовке.
— Уйди кибениматери отседова! — заверещал глюк и угрожающе замахал руками.
— Так горит же что-то у вас. А Васька сказал проверить, может, помощь нужна, — растерянно ответила чумазая голова.
— Это у тебя, мироеда, мозги горят! И у Васьки твоего, простигосподи! Не видишь, исперимента у нас! Уйди с глаз моих, холера, а то шлангом щас перетяну!
Голова исчезла.
— Еле поразгонял их всех! Понабежали, адиёты! Вишь, любопытно им! — проворчал глюк и принялся ковыряться в обгорелом агрегате.
А я, морщась от головной боли, попытался вспомнить, что со мной произошло.
Сперва шло туго, но потом вспомнил, как летел на самолете (только забыл, куда? И зачем?), по проходу прошла стюардесса проверить, пристёгнуты ли ремни перед взлётом и всё остальное. В соседнем ряду бизнес-класса, через проход от меня и чуть по диагонали, сидел толстый мужик в дорогом костюме и очках в золотой оправе и тыкал пальцами в экран планшета. Стюардесса подошла к нему и сделала замечание. В ответ он её послал. Буквально. Грубо. Громко. Завязалась перепалка. Голос стюардессы зазвенел от обиды. В ответ мужик на неё замахнулся. Вокруг сидело много народу, в основном мужики, однако не вступился никто, более того, все достали смартфоны и начали снимать. Растерянная стюардесса продолжала тонким голосом уговаривать придурка. Тот вскочил и швырнул ей в лицо журналы и ещё какую-то макулатуру, которой вечно набиты карманы впередистоящих сидений. Затем схватил её за руку и потянул. Я встал и подошел к мужику, пытаясь привести его в чувство. Он был хорошо бухой. Я оторвал его руки от стюардессы и толкнул обратно на сидение. Дальше — тупой удар по голове сзади, боль — и темнота.
Следующая «картинка», когда я стою в каком-то помещении. Напротив меня ехидно ухмыляется странный дедок, в балахоне. Я уже упоминал о его сходстве с Николаем-Чудотворцем, только на иконах у Николая вид мудрый и серьёзный, а вредный дедок постоянно ржал как конь, да и вообще вид у него был диковатый и чудной. Особенно из-за тщедушного веночка на голове, который, казалось, сплели из остатков школьного гербария. Естественно, дедок ржал с меня.
— Ну это ж надо! Умудрился скопытиться в бизнес-классе самолёта! — захохотал он. — Вот чего тебе спокойно не сиделось, а Ермаков?
— Кто вы и откуда меня знаете? — спросил я.
— Неправильный вопрос, — надулся дедок и так мотнул головой, что чудом держащийся на его плешивой голове веночек чуть не слетел. — У тебя ещё две попытки.
— Где я?
— Осталась последняя попытка! — важно заявил дедок, но потом не выдержал и прыснул со смеху, — просрёшь её, как просрал свою прошлую жизнь — отправлю на утилизацию!
Я хотел спросить, что происходит, почему он утверждает, что я умер, на каком основании он так веселится и насмехается надо мной, но потом глянул на свои руки (есть у меня такая привычка, в моменты задумчивости смотреть на кисти рук) и внезапно обнаружил, что рук как таковых у меня нету! Точнее вместо рук какая-то газообразная субстанция. Ног и остального, кстати, тоже не было. Меня аж перемкнуло.
— Вооот, начинаешь уже соображать, — довольно заржал дедок, наблюдая мою реакцию. — Так я жду вопрос, Ермаков. Который когда-то был Олегом Борисовичем. А теперь просто Ермаков. Но и это ненадолго. Так что задавай свой вопрос поскорее и проваливай. Некогда мне тут каждому сопли подтирать. Вон ещё их сколько!
Он махнул рукой по направлению куда-то мне за спину.
Я обернулся — сзади меня клубились тени. Много-много теней.
И я задал вопрос:
— Что со мной будет дальше?
— О! Растём над собой! — развеселился дедок и поддёрнул балахон. — Что ж, так и быть, отвечу, раз вопрос правильный.
— Буду признателен, — вежливо ответил я, хоть и раздражал он меня жутко.
— У тебя есть три варианта, — прищурился дедок. — И от твоего выбора зависит моё решение. Итак, вариант «раз» — ты возвращаешься обратно в самолет, в самого себя. Проживёшь долгую жизнь. Вот только отросток позвоночника у тебя переломан в кашу в результате неудачного падения. Так что будешь сильно ограничен в движениях. Как кабачок.
Он опять мерзко захохотал над собственной шуткой.
— Кто лежит такой пузатый и в рубашке полосатой? Это вам не пустячок, это чудо-кабачок! — процитировал он известные детские стихи и ехидно растянул рот до ушей.
— А другие варианты? — спросил я. Странно, но ужаса, шока, паники и других подобных эмоций не было. Только раздражение, но и оно шло больше фоном, как-то слабо.
— Не торопи меня! — возмутился дедок.
Вот гад, только что сам торопил меня, а теперь…
— Что позволено Юпитеру, не позволено быку! — нравоучительно заявил дедок и пошамкал губами. — Так вот о чём я? А-а-а, вспомнил. Вариант «два» — ты возвращаешься обратно в самолёт и вселяешься в тело Прокофьева.
— Кто такой этот Прокофьев? — невежливо перебил дедка я.
— А это тот хмырь, чей охранник тебя так неудачно вырубил, — хихикнул дедок, — очень обеспеченный человек, счета в швейцарском банке, вилла на Мальте и всё такое. Вот только немного посидеть в местах, не столь отдалённых, придётся. Из-за тебя, между прочим.
Я поморщился, а дедок продолжал веселиться:
— А знаешь, выбирай второй вариант, Ермаков! Такого ещё у нас не было — отсидеть за собственное убийство.
— А третий вариант? — сквозь зубы спросил я.
— Да зачем тебе третий вариант, а, Ермаков? — осклабился дедок, — ну подумаешь, отсидишь… там недолго, года полтора получится, потом всё равно ведь выпустят под залог, или как там оно у вас называется. И будешь, зато, потом жить на Мальте, представь себе! Заведешь двух сисястых мулаток и станешь прожигать кровные накопления Прокофьева. А уж поверь мне, их у него немало и прожигать там есть что. Можно будет мулаток менять ежегодно. И даже ежеквартально.
— Озвучьте третий вариант, — упёрся я.
— Ну как знаешь, — фыркнул дедок, как мне показалось, несколько уязвлённо, — ты попадёшь в начало всей этой истории, в ребенка или подростка, и сможешь прожить всю жизнь, считай, заново. Вот только там условие будет, небольшое, да и уровень жизни, я тебе прямо скажу, так себе.
— Какое условие?
— Ой, не начинай, — замахал руками дедок, — давай делай выбор, а остальное потом объясню!
Я задумался.
— Так что, выбираешь Прокофьева? — хитро подмигнул мне дедок, сделал неприличный жест и молодцевато крякнул.
— Третий вариант, — неожиданно даже для себя, сказал я.
— Да ладно! — изумлённо вытаращился на меня дедок, — ты же шутишь, Ермаков, да? А ведь я серьёзно спрашиваю.
— Третий вариант, — подтвердил я.
— Слушай, — нагнувшись ко мне, нервно зашептал дедок, — у нас, конечно, так не принято, но спишем на то, что у тебя посттравматический синдром и стресс. На дебила ты, вроде, не похож. Значит, стопроцентно — шок у тебя. Так что давай ещё раз выбирай, заново, пока я добрый.
— Третий вариант, — упрямо сказал я и вокруг всё засверкало и что-то громко бамбамкнуло.
— Ой, дураааак! — опечаленно вздохнул дедок. — Но как знаешь. Назад возврата теперь нет. Время пошло…
— А какое условие? — напомнил я.
— Условие? — поморщился дедок, — условие, Ермаков, тебе вряд ли понравится. Но ты сам выбрал.
Он вредно захохотал.
— Время пошло, вы сказали, — поторопил его я.
— А, ну да, — оглянулся на уплотнившийся вокруг туман дедок, — условие простое, как яйца кота. Ты должен изменить ход истории, Ермаков.
— В смысле? — не понял я, — а можно поконкретнее?
— Ну ты же учитель