и думаю: не приведи Бог, застукаю…
— Ведь убивать придется, Саш. Жуткое дело. А что делать? Его просто пугнешь — так он вернется, гнида, и не один. Как представлю: пьянь наколотая, мразь, испоганит тут все, подпалит. Представь, мать мою старую испугают. Глумиться начнут. Внучка… Эх, етит твою, только сразу убивать. Прямо в едальник ему шарахнуть… всем, кого застукаю, и закопать тут же всех с известкой. Никакого больше выхода нет.
Брянов тяжело зафырчал, и у него опять стало гнусно на душе.
— Ну, а чего делать-то, Саш?
— Не знаю… Сам думаю, мочить надо. А как до дела дойдет… Приедешь сюда, сразу вспомнишь, на каком удобрении у тебя огурцы жиреют.
— Не ты, так тебя на удобрение пустят…
— Сергеич, может, переключим программу, — предложил Брянов, уже замочив кого-то в уме и помрачнев от этого сильнее. — Давай найдем другую тему, а то ты сейчас по кустам стрелять начнешь. У тебя там чем заряжено?
— Так, мелочью, — махнул свободной рукой сосед. — На уток… Для спокойствия души. Морду если только проконопатить — и все. Ну, давай теперь про свои Канары. Глядишь, впрямь теплей покажется.
Про Канары…
Брянов остановился в недоумении и даже замер, совсем затаив дыхание, полагая, что от этого разжиженная водкой память прекратит плескаться в голове.
Были Канары. Точно. Такие же, в общем, как в той медицинской рекламе. Море было. Тепло. Ландшафт. Южные запахи. Курортная легкость на душе. Но грезилось все это очень смутно. А встревожило то, что он совершенно не помнил начала и конца, как собирался, откуда взялась путевка (не в командировку же он ездил на Канары!), на чем летел и как возвращался.
— Ну и память! — мотнул ненужной головой Брянов. — Маразм уже! Помню, что купался. Помню, что номер шикарный был! Еще куда-то лазил, в какие-то кусты… А что там пил, не помню.
— Брось, это еще не маразм, — подбодрил сосед и его и себя. — Сколько я в Сочи ни катался, считай, в сумме три года там прожил, а картинка всегда одна — на полминуты воспоминаний. Все мемуары на одной открытке уместятся. Вино, кино и домино… Ну и море, конечно… Ты сейчас вот с чего начни. Ты вспомни: с женой ездил или так, десантом…
Если шесть или семь лет назад — должен был с женой. Если пять — уже вряд ли…
— Сколько путевка стоила в те времена? — пытался подсказать сосед.
— Долларов триста, — почти с уверенностью ответил Брянов, осознавая, что напрочь не помнит, сколько денег и каких отдал за поездку.
— Недорого, — задумчиво сказал сосед. — Недорого… Что-то все-таки не то…
Теперь они, повернувшись к лесу и общему ограждению спиной, неторопливо двигались вдоль крайней линии поселка… и Брянов, смутно размышляя о своих трудностях, заметил, что сосед заметно ускоряет шаг.
— Ты чего, Сергеич? — полюбопытствовал он.
— Чего-чего, — недовольно, тревожно откликнулся тот. — Сейчас посмотрим «чего»…
Брянов внимательно осмотрелся вокруг и заметил, что стало совсем темно: на этой линии отказали все фонари.
— Иди тише, — сурово шепнул бывалый охотник Сергеич и сделался Брянову по плечо.
Они шли теперь быстро и совсем тихо.
Немногим дальше стало понятно, что кто-то шуровал в большом доме директора лакокрасочного завода и что делал он свое дело молча, грубо, но решительно. По звукам было ясно, что не хозяева так гремят.
— Не суйся! — шепнул сосед и потянул Брянова назад.
Они притаились за росшей у забора молодой рябинкой.
— Трое, не меньше, — определил на слух сосед. — Вот что, Саня, я пойду первым. Ты держись за мной. Если очень крутые, то одного я повалю. Это точно. Если у них стволы, дуй в сторону. Это приказ.
— Ты чего, Сергеич, сдурел?! — возмутился Брянов.
В руках у него был «хвост», как и двадцать лет назад. Значит, час «хвоста» настал и хранил он его не зря.
— У тебя еще жизнь впереди, — гордо прощался старый вояка. — А я душу отведу. Давно хотел.
— Обижаешь, Сергеич. Я тебе что, салажонок какой-нибудь? Оба отведем…
Сосед потянул носом воздух, крепко потянул.
— Ну, как знаешь… Пошли.
Он распрямился и выступил вперед. Уже перекошенную чужаками калитку Сергеич пихнул ногой, и калитка слабо простонала одной петлей.
— Эй, бараны! — прогремел его бас в темноту нарушенных частных владений. — Ложись, а то мозги вышибу!
Гулкое движение у хозблока, на крыльце и в самом доме не прекратилось.
— Гля-ка, что за козел, — донесся голос со спокойной, хищной хрипотцой.
На крыльце забухало, и кто-то пошел навстречу аккуратно по садовой тропинке.
— Дядя! Чего ты бухтишь зря? — Голосок «шестерки» был ернический, с подвохом. — Покажи, кто тут мокрухи хочет. Нет таких… Ты иди к себе, поспи. А ментов мы сами кликнем. Ты не хлопочи.
Прикрывая тылы, Брянов высунулся из-за плеча Сергеича и включил фонарь. Оба узрели перед собой здорового белобрысого жлоба в таком же, как у сторожей, ватнике. Гражданская война да и только! Жлоб что-то жевал.
— Ну все, — решил сосед. — Тебе первому шандец.
— Гля-ка! Ствол у него! — хмыкнул жлоб.
— Не свети в глаза, падло! — сорвался другой, дальний, и понесся из тьмы прямо через грядки навстречу.
Вдруг черная тень и даже не тень, а мощный сгусток невиданной черной энергии метнулся откуда-то слева, где не было ничего, кроме двух тощих яблонек. Сгусток черной энергии смел с грядок бегущего, и на его месте в темноте что-то хлюпнуло.
Жлоб заметил перемены краем глаза и сразу понял их общий смысл.
— У-у-е! — удивился он и выпал из света, присев.
И там, внизу, что-то длинное выпало у него из рукава. Брянов заметил это и направил луч фонаря вниз. Но Сергеич оказался проворней всех, дернув стальной крючок.
Ружье бабахнуло, и амбала отшвырнуло назад.
Эхо еще не успело оттолкнуться от леса, как черный сгусток пронесся рядом — и не стало Сергеича. Только охнул он — и пропал.
Никого вдруг не стало перед Бряновым. Луч фонаря бестолково порыскал по пространству — по яблонькам, по стене хозблока, по крыльцу, выхватил вдали двух застывших чужаков. Куча, которая была жлобом, издавала жуткое бульканье и клокотание.
Но с тыла уже подоспела чужая подмога. Оказалось, «пришлые» шуровали и в соседнем доме, только — тише и
