Глаза метали молнии. В руках откуда ни возьмись появилась нагайка.
— Жену учителя совратил, мерзавец! У-у-у, сгною, щучий сын! В каменоломнях сгною!
— Так это… Это она меня совратила, — пролепетал Гриша, отступая назад. — Я не хотел, это все она. Она, батенька!
— Ах, ты еще и отпираешься, шельма!
Гриша развернулся и помчался к двери, чувствуя тылом неотвратимое наказание. Степан Мефодьевич бросился следом:
— Стой!
Свист рассекаемого воздуха раздался над самым ухом, но орудие возмездия едва чиркнуло Григория по заду.
Юноша выскочил на крыльцо, запрыгнул на перила и, подобно дикому коту, царапая и обдирая руки, в считанные секунды залез на крышу веранды. Отец, тяжело дыша, выбежал из дома и в замешательстве остановился.
— Куда ж ты исчез, паскуда? Гришка, а ну подь сюда!
Тут прямо над головой скрипнула доска.
— Опять на крышу взобрался. Ну-ну, сиди, коли так нравится. Филя!
Из-за дома показался широкоплечий бородатый кузнец Филя.
— Стереги его. Как только спустится, сразу ко мне.
Кузнец кивнул и уставился снизу вверх на Гришу хищным взглядом. В отличие от женщин, мужская половина недолюбливала развязного и ленивого барского сынка, который без зазрения совести заигрывал с любой попавшейся на глаза девушкой и даже лез целоваться. Будь Гришка рангом пониже, давно бы познал всю прелесть крепкого кулака ревнивого мужа.
— Подумаешь, я могу хоть сколько здесь просидеть, — надулся Гриша. — Уж и пошутить нельзя, сразу своего Цербера на меня натравливает.
Цепляясь за черепицу, он взобрался на самый верх крыши и сел возле теплой кирпичной трубы.
— Хоть всю ночь стой, меня не достанешь! — крикнул он Филе и посмотрел вдаль.
Солнце клонилось к закату, напоследок даря теплый желтый свет полям с пшеницей и деревеньке, в которой жили подчиненные помещику крепостные. Во дворе сновали повариха с Акулиной, готовя стол к ужину, старик Василий сидел возле скотного двора и плел корзину из бересты. Кузнец стоял неподвижно и смотрел на Гришу, словно часовой на посту.
Вдруг в лесу за усадьбой размеренно закуковала кукушка.
— Кукушка, а кукушка, сколько мне жить осталось? — весело крикнул Гриша и прислушался, но птица замолкла. Она то ли испугалась его крика, то ли отмеряла кому-то срок.
— Ну и ладно, — махнул он рукой и пригрозил. — Но на охоте на глаза мне не попадайся. Пристрелю.
Время шло, но кузнец стоял, не шелохнувшись, и пристально следил за молодым барином.
— Иди лучше работой займись. Иди, кому говорю, — зло процедил Гриша, но Филя был невозмутим.
Гриша снял сапог и, прицелившись в его голову, бросил. Кузнец легко поймал за голенище и аккуратно положил на землю.
— Прицепился, как репей. Вот погоди, помрет батюшка, я тебе все припомню! — пригрозил он кулаком.
«Ну, ничего-ничего, вот стемнеет и спущусь. Он же не волк, чтобы ночью видеть», — Гриша прислонился к трубе и окунулся в воспоминания.
Обучаясь в военном училище, куда его по знакомству пристроил отец, он положил глаз на жену учителя математики, Екатерину Андреевну. Невысокого роста, хрупкая и изящная, она сразу привлекла внимание сердцееда Гриши. Екатерина Андреевна тоже хотела стать учителем и приходила на уроки мужа, чтобы набраться опыта общения со студентами.
— Пожалуйста, молодой господин, не спите на уроке, — услышал Гриша ее шепот у самого уха. Оказывается, он заснул на последней парте после бессонной ночи. Он поднял голову и встретился с ней взглядом. Большие голубые глаза в одно мгновение забрали его сердце и душу. Легкие тайные прикосновения рук в коридоре и на уроке, через пару недель превратились в бурные интимные отношения в кладовке под лестницей. Там-то их и поймал директор училища генерал-майор Юсупов.
Екатерина Андреевна покаялась перед мужем, и тот ее простил, но Гришу с позором выгнали. Он приехал домой и соврал отцу, что за хорошую успеваемость его наградили каникулами. Однако не прошло и недели, как от Юсупова пришло письмо с гонцом, в котором генерал подробно описал жизнь, учебу и преступление студента.
Между тем, солнце скрылось, и в доме зажгли свечи. Гриша, блуждая в своих воспоминаниях, совсем забыл про Филю. В детстве он часто прятался от отца на крыше, поэтому знал наизусть каждый выступ и мог на ощупь спуститься.
— Подумаешь, училище. Толку от него никакого. Все равно придется жить в этой глуши, — прошептал он, встал и начал медленно сползать по черепицам, подбираясь к крыше веранды. Вдруг внизу хрустнула ветка и на светлом прямоугольнике от окна появилась черная фигура Фили.
Гриша вздрогнул от испуга, оперся на острый угол доски ногой без сапога, не удержался и кубарем покатился с крыши.
***
— Эй, ты, вставай, — его грубо потрясли за плечо. — Ты пьяный или больной?
Гриша с трудом разлепил глаза и увидел обеспокоенные чужие глаза. Женские глаза на темном загорелом лице.
— Очнулся, наконец-то. Я уже хотела убрать тебя с дороги. Ого-го! Какая шишка! Тебя обчистили, что ли? Давай руку, — она поднялась с корточек и протянула ему крепкую мозолистую руку. Гриша только прикоснулся к ней, как тут же взлетел на ноги. Невероятной силы женщина одним рывком поставила на ноги совсем не маленького Гришу.
— Не пялься! — рявкнула она, увидев его ошарашенный взгляд, изучающий ее мускулистое тело, едва прикрытое топом и короткой юбкой. — Если хочешь пить, то пойдем в трактир. Угощаю.
Она развернулась и зашагала к низкому каменному строению с грязными окнами.
Гриша огляделся и присвистнул:
— Где это я?
Вокруг, насколько хватало глаз, была пустыня. Песчаные барханы походили на волны застывшего моря. Солнце висело над горизонтом и было непонятно: то ли закат, то ли рассвет. Горячий ветер дул в лицо, иссушая нос и горло. Небольшая речушка текла неподалеку окаймленная с двух сторон редкой чахлой травой. Гриша бросился к воде, но тут услышал резкий свист.
— Не пей! — прокричала женщина и махнула рукой. — Выше по течению падаль гниет! Пойдем в трактир.
— Но у меня нет денег.
— Знаю, проверила. Я же сказал: угощаю.
Гриша поплелся за ней, чувствуя, как боль в голове, колышется будто раскаленная лава.
«Та-ак. Надо подумать, как я сюда попал? Я же на крыше сидел. А-а-а, я упал…И что? А почему оба сапога на мне?»
Женщина ждала его у двери и в нетерпении дергала ручкой кинжала, прикрепленного к поясу.
— Какой же ты долгий, шевелись, — раздраженно сказала она, распахнула дверь и зашла в трактир. Гриша последовал за ней.
В нос ударила вонь перебродившей браги, и он невольно задержал дыхание, хотя понимал, что долго так не выдержит. После яркого солнечного света Грише показалось, что они очутились в кромешной тьме, но вскоре глаза привыкли и он
