в свою пещеру лишь непосредственно перед началом церемонии принятия в мужчины. Но детское любопытство оказалось сильнее запрета.
На небольшом, выложенном из мелких валунов возвышении лежало его новое одеяние: гуаюко – набедренная повязка из свисающих бахромой листьев финиковой пальмы; капюшонообразная, сшитая из красно-оранжевых козьих шкур накидка. Юноша тут же примерил ее. Длинные и широкие края шатром покрыли его спину и плечи. В стороне от одежды лежали бусы из глины. Каждая бусинка имела другую форму и рисунок. Все это сшила и изготовила своими руками его невеста.
– Рамагуа! – вожделенно прошептал Анкор имя избранницы, одевая себе на шею украшение.
Его возлюбленная находилась сейчас далеко в глубине острова, в заточении так называемого моне. Анкор каждую неделю носил туда по одной туше свиньи. Ему запрещалось видеть Рамагую, но он знал, что принесенные им жир и мясо с каждым рождением солнца делают его невесту краше и краше…
Незадолго до того, как солнце спрячется за горами, все племя собралось вокруг тагорора. Принесли сюда и тела навсегда уснувших сородичей. На вытянутых перед собой руках Анкора сейчас лежал его дедушка, бывший менсей их племени. Высушенное, обмазанное смесью из овечьего жира, перегнившей сосновой смолы, измельченной пемзы и кустарника брессос, тело старика было почти невесомым.
– Он легче, чем исхудавшая от кормления щенков Хара, – шепнул Анкор одному из своих отцов.
– Это просто ты стал очень сильным, – похвально ответил тот ему.
Раздался длинный и глухой звук. Это дул в огромных размеров морскую ракушку менсей. Его помощник ритмично застучал костью по куску сухого дерева. У кого были свободными руки, захлопали ему в такт. Гуанчи с мумиями над головой, притопывая ногами, закружились в танце. Все быстрее и быстрее…
Внезапно один из танцующих неистово вскрикнул и уронив мумию сам упал на каменистую землю. Схватившись за щиколотку, он протяжно взвыл. Анкор слышал подобное от собак. Только этот крик был ужаснее. Перекошенные черты лица и звериный оскал говорили о невыносимой боли. Осмотрев увечье, менсей пояснил:
– На камень неудачно наступил. Ступню вывихнул.
– Владыка, – дрожащим хриплым голосом промолвил пострадавший. – Как же я сегодня в караул пойду?
– Это не твоя забота. Найдется замена. Хотя бы тот же Анкор. Пусть сразу и докажет, что он уже созревший воин.
Такой поворот не только удивил, но и огорчил юношу. Но спорить с менсейем он не посмел. Покорно склонив голову и, как его учила мать, величественно произнес:
– Гуая эчей эфиай насетэ саанья! – что у гуанчей означало: “ Жизнь, позволь прожить, служа тебе!”
Анкор мечтал провести эту ночь рядом с любимой Рамагуой. До свадьбы это запрещалось. Но среди молодых мужчин гуанчей существовало нетрадиционное поверье, что праздничная церемония взросления без телесной близости с женщиной – не завершенное взросление. Одержимые этим мифом, в ночь после ритуала на тагароге юноши искали совокупления. Если не с невестой, то хотя бы с женщиной, которая занималась этим за вознаграждение. В племени это было всем известной тайной.
– Неужели менсей мог такое забыть? – злобно возмущался Анкор, спускаясь с гор к берегу большой воды. В руках он держал копье взрослого воина.
В какой-то момент ему даже пришла мысль, что все было подстроено. На самом деле никто не повредил себе ногу. Просто таким образом менсей решил держать Анкора подальше от своей дочери Рамагуа.
Юноша представил, как, сидя у себя в пещере, что находится под пирамидой предков, отец невесты сейчас довольно ухмыляется. А еще Анкор испугался, что будут говорить о нем мужчины племени. Он с ужасом прикрыл лицо ладонью, а горы эхом вторили ему:
– Нет! Такому не бывать.
Анкор дождался темноты и целеустремленно побежал в глубину острова. Мимо пещер родителей. Он даже обрадовался, что его сегодня не сопровождала собака. Хара кормила щенков. Она была бы ему сейчас помехой.
В свете полнолунья миллионы ярких звезд усыпали небо. Юноша быстро и благополучно добрался до спрятанного в горах моне. Скромно постучался в плетеные из грубых листьев пальмы ставни глухо закрытого окна. Тихо позвал:
– Рамагуа!
Он рисковал разбудить женщин, охраняющих моне. Но неудержимое желание заставляла его повторно стучать и звать возлюбленную.
В какой-то момент за плетением окна послышался легкий шорох
– Рамагуа, – прильнув губами к сухим листьям пальмы прошептал юноша.
– Анкор, – нежный голос невесты заставил его вздрогнуть всем телом. – Ты что здесь делаешь?
– Выйди ко мне!
– Это запрещено, ты знаешь.
– Я прошу тебя! – глухим, выходящим из глубины груди, голосом умолял Анкор.
– Ачимаек здесь.
В подтверждение ее слов раздался голос матери невесты:
– Уходи, Анкор! Наши отцы не одобрят твой поступок.
Юноша отпрянул от окна. В злобе, упав на колени он взвыл от досады.
– Иди к себе! – громко напутствовала его мать Рамагуаи…
Воздушное молоко, так часто покрывающее горы перед рождением солнца, в этот раз оказалось непроницаемо густым. Анкор не видел даже пальму своей вытянутой руки, так гуанчи называют ладонь. Идти в тумане на ощупь сложно и очень опасно. В любой момент можно сорваться в пропасть. Юноше пришлось остановиться и ждать.
Когда-то начало светать. Медленно рассеивался туман. Неожиданно, со стороны берега, послышались тревожные свист и крики гуанчей, раздался первый грохот огненных стрел пришельцев.
У Анкора похолодело в сердце. Тут же, сломя голову он бросился на шум в тумане. Его уже не страшили ни пропасть, ни смерть.
Посреди тагорора с распятыми руками лежал окровавленный менсей. Пещера Мадай и одного отца пустовали. Два других отца даже не успели проснуться – с перерезанными шеями покоились на ночном ложе. Ни одной живой души вблизи…
Еще крепче сжав копье воина, юноша перебежками, через гряду утесов поспешил к большой воде. На полпути, остановившись на одной из каменных, с крутыми склонами и острыми выступами, глыб, Анкор увидел уже удаляющуюся от берега деревянную посудину пришельцев. Даже если бы он сейчас мог как птица взлететь, догнать чужеземцев было невозможно.
С неимоверной ненавистью и в то же время сквозь слезы юноша глядел на уходящих по большой воде похитителей. Ему даже показалось, что на краю их посудины с высоко поднятой рукой стояла Мадай. Мать прощалась с сыном.
За спиной Анкора послышался шорох. Юноша резко обернулся, успев поднять копье для броска. В тот же момент он невольно начал опускаться на колени. К нему подбежала собака и стала жадно облизывать руки и лицо хозяина.
– Хара, Хара, – то и дело повторял Анкор, вытирая льющиеся слезы об шерсть преданного животного. – Одни мы с тобой остались.
В тот же миг, видимо вспомнив о чем-то важном, Анкор вскочил на ноги и чуть ли не
