поменяют оттенок, духи будут следить, чтобы эти не причинили людям зла.
Темнело, и лунная стрела стала настолько яркой, что ангаккук мог разглядеть ее от самого дома. Бледная линия перечеркнула небосвод, уперлась в горизонт, нырнула под лед, где дотянулась до самых черных впадин. Ночь − плохое время, чтобы проводить его вне стен. Стены − последняя защита. Так было всегда, еще до того, как ледяной остров оторвался от большой земли. До того, как лунная стрела пригвоздила его к бездне.
Когда ангаккук вошел в дом, девочка уже спала у печки. Хорошо, если смогла заснуть в одиночестве. Ангаккук перенес ученицу на кровать, укрыл старой медвежьей шкурой, сел в кресло и закрыл глаза. Как всегда, ему снились чернильные круги. Они расходились подобно тому, как разбегается по водной глади рябь, если кинуть камень. И чем дальше круги убегали от центра-полыньи, тем светлее делались. Они пересекались с кругами других шаманов, набегали на линии и растворялись, тускнели, теряли цвет.
Утром ангаккук проснулся первым. Подошел к окну, посмотрел в белизну, довольно хмыкнул, не увидев лунной стрелы. Хватит. Насмотрелся. Потряс ученицу.
− Вставай.
Девочка начала тереть глаза кулачками. Ангаккук смотрел на нее, потом дал талой воды, чтобы она прополоскала рот. Его самого учили так давно, что он не знал, с чего начать. Хотел − и не знал. Девочка почувствовала это − добрый знак − и начала сама. С вопроса.
− А вы видели этих?
Ангаккук покачал головой. Вспомнил прозрачные тела, лишенные чешуи, просвечивающие скелеты и бледные кишки, что багровели, если чудовище насыщалось. Глупые рыбьи глаза, лишенные век. Вспомнил первую лунную стрелу, ту, что осталась на большой земле. Вспомнил имена. Еще раз покачал головой. Пока рано.
− Может, их и нет вовсе? − спросила девочка.
− Может, уже и нет. Но ты все равно бойся.
