подходящую среду.
* * *
Каждый архетип проявляется двояко — с одной стороны, как тончайшая, еле видимая кармическая тенденция, лишь изредка сгущающаяся до уровня конкретных событий (в ситуациях, которые в восточной традиции описываются выражением «карма созрела»), а с другой — как совершенно определенная модальность восприятия и поведения человека, которая чаще всего им не осознается, но отчетливо меняется при смене архетипа. Таким образом, каждому архетипу соответствует совершенно определенная психологическая модальность, или, другими словами, некоторый как бы сам собою подразумевающийся оттенок (общий смысл, качество, контекст), который определенным образом окрашивает (видоизменяет, озвучивает, оформляет) поведение человека и характер его восприятия. Изменение модальности ведет, следовательно, к смене активного архетипа; этот эффект, который может использоваться как сильнейший психотерапевтический (в частности, гипнотический) прием, был хорошо известен знаменитому американскому психотерапевту доктору Милтону Эриксону и успешно использовался им и его учениками, в том числе основателями нейролингвистического программирования (НЛП) Р. Бэндлером и Дж. Гриндером.
Вообще надо сказать, что взаимодействие между людьми, особенно близкими, — это в гораздо большей степени игра модальностей общих смыслов и глобальных позиций, нежели прямое и непосредственное использование значений произносимых слов. Особенно это относится к стереотипным ситуациям, когда информационного обмена по сути почти не происходит, но в полуритуальные формы взаимодействия вкладывается колоссальное энергетическое содержание, базирующееся именно на модальностях, и имеющее глубокий архетипический смысл.
Представим себе, например, следующую сцену. Муж после рабочего дня возвращается домой. Жена открывает ему дверь и между ними происходит следующий диалог:
Жена: — Я так устала сегодня!
Муж: — Ну ничего, завтра суббота.
По непосредственному смыслу это адекватный нейтральный обмен, но в зависимости от обстоятельств (контекста) он может восприниматься участниками совершенно по-разному, в диапазоне от нежного любовного признания до взаимной упорствующей воинственной непримиримости. При этом следует различать объективный событийный контекст, окружающий этот диалог, и субъективные модальности, дополнительно налагаемые его участниками. Например, объективный контекст может заключаться в том, что в доме все прибрано и ужин стоит на столе, или наоборот, и муж это знает (или не знает), а у мужа суббота посвящена выпивке с друзьями и двойной нагрузке на жену, или, наоборот, он собирается повезти ее на природу, чтобы она там загорала и купалась, а он будет жарить мясо на костре, и она это знает (или не знает). Субъективный контекст (модальность) фразы, произнесенной женой, также может быть совершенно разным, в диапазоне от кокетливого сексуально окрашенного призыва («Ну обними же меня скорее и поцелуй!») до глобального упрека («Я всегда все для тебя делаю, а ты, ничтожество, не способен даже этого оценить по достоинству!»). Модальность реплики мужа может быть чем-то вроде любовного признания («И у меня есть целых два с половиной дня, чтобы беспрерывно любить и восхищаться тобой!») или равнодушной отговоркой («Я устал ничуть не меньше, не видишь, что ли сама!»), а может оказаться скрытым гневом («Я и так взял всю работу на себя, да еще нанял в дом няньку и кухарку — чего тебе еще надо?!»)
Различия в субъективных модальностях, применяемых человеком, могут ускользнуть от поверхностного взора, но отлично чувствуются его близкими, хотя они и не всегда могут точно сказать, почему (по каким признакам) им кажется (видно, слышно) что человек находится в гневе, раздражен, угнетен, доволен, счастлив и т. д. В то же время пристальный взгляд и внимательное ухо опытного наблюдателя всегда смогут найти малозаметные, но совершенно «материальные» признаки включения той или иной субъективной модальности, а значит, и инициирующего ее архетипа.
Для нас, однако, важно другое: внутреннее, психологическое содержание разнообразных диалогов, которые ведут супруги и многие другие «сыгранные» пары, заключается именно в обмене энергетикой (и информацией) соответствующих модальностей; в данном случае внутренний смысл диалога может быть, например, таким:
— Я тебе предана.
— Я тоже тебя люблю, —
а может быть совершенно другим:
— Ты обращаешь на меня мало внимания.
— Не больно-то ты меня интересуешь, —
и именно этот, внутренний, «модальный», или архетипический, смысл и волнует партнеров; они, даже не желая и не имея того в виду, бессознательно проводят волю (и сюжеты) определенных архетипов, бдительно их отстаивая, хотя бы даже и очевидно во вред самим себе и любимым близким. При этом используемые модальности (которые суть не что иное как инструменты для материализации соответствующих архетипов) нередко не осознаются использующими их людьми, или осознаются в очень малой степени, и потому так трудна бывает работа психолога: зеркало, которое он пытается поставить клиенту, кажется последнему чрезмерно кривым: «Да, конечно, я бываю резок, но ведь далеко не до хамской степени, и пусть я ее бью иногда — так ведь любя, и всегда есть за что!»
* * *
Если говорить совсем просто, то модальность отвечает на вопрос: «Как происходит?», в отличие от непосредственного смысла действия, то есть того, «что происходит». Примечательно, что многие люди сознательно обращают основное внимание на модальность человеческих взаимодействий, считая ее главным в общении, а его прямое содержание — чем-то второстепенным:
— Ну, как вы с ним поговорили?
— Хорошо: тепло, доброжелательно, с пониманием.
— А о чем говорили?
— Да о разном… это было неважно.
С другой стороны, использование и восприятие модальностей содержит в себе немало подводных камней. Их коварство, как и их сила заключены в их неявности; вследствие этого они непосредственно, то есть почти минуя фильтры сознания, регистрируются подсознанием, но, с другой стороны, легко искажаются цензурой подсознания: как на входе, то есть при восприятии, так и на выходе, то есть при выражении их человеком. Типичный пример: будучи в злом, раздраженном состоянии человеку очень трудно адекватно воспринять чье-то доброе внимание: скорее всего оно покажется ему подозрительным, фальшивым, вызывающим, нескромным, навязчивым, неуместным или каким-нибудь еще «не таким». Нисколько не лучший результат получится, если попросить человека в минуту злости изобразить на лице доброе выражение и сказать что-нибудь нежное и ласковое. Скорее всего, на его лице появится непередаваемо жуткая гримаса, а горло перехватит спазм, и оно издаст лишь хриплое сипение.
Значительная, если не подавляющая часть, недоразумений и конфликтов между людьми связана с ошибками в определении чужих и в выражении своих модальностей; ситуацию осложняет еще и то обстоятельство, что нередко архетипы, ведущие человека по его жизни, осознаются им лишь весьма туманно (или не осознаются вовсе), и это прямо сказывается на осознании им соответствующих модальностей, которые он использует, совершенно того не замечая. Каждый человек, если он того захочет, может стать чрезвычайно противным — это не фокус; а вот быть противным только в тех ситуациях, когда ты сознательно считаешь это необходимым, удается
