кто? — спросил он.
— Врач… — пробормотал Стас. Никитич хмыкнул.
— В семьдесят четвёртом с братом, кстати, с тёзкой твоим, Стасиком, неудачно на охоту сходили. Кабан ему бедро так распластал, что дай боже… Хорошо, что недалеко от Татьяниной мызы были. До больницы не довезли бы, кровью запросто истечь мог… А так — до сих пор на своих двоих скачет, Татьяну Тимофеевну благодарит… Вот и думай сам, чему учиться…
Стас удивился. Он никогда не задумывался о том, кто баба Таня по профессии.
— Так она что — фельдшер?
Никитич хохотнул.
— Может, и фельдшер. Тебе лучше знать, внучок племянчатый.
«Нива» остановилась.
— Приехали. Через те ёлки стёжка как раз к мызе выведет. Если захочешь поохотиться — спроси меня в лесничестве. А Татьяне Тимофеевне поклон.
Стас поблагодарил водителя, попрощался и остался один посреди лесной дороги. Указанная Никитичем тропка уходила между двумя склонившимися навстречу друг другу елями. Он прошёл этими лесными воротами и вдруг остановился. Ощущение чужого присутствия пробежало по шее и затылку топотком мелкой дрожи.
Вокруг были только старые ели, не слишком густой подлесок, да уходящая вперёд тропинка. И ещё по сравнению с дорогой здесь было темновато. Казалось, рот открылся сам: неожиданно для себя Стас произнёс «Здравствуйте!». Ответ последовал мгновенно.
В бархатном сумраке под одной из елей возник остроухий силуэт, открывший два жёлтых глаза. Стас запоздало ругнул себя за то, что так и не вынул нож из рюкзака. Большая волчица, жмурясь, вышла вперёд и потянула носом воздух. Потом внимательно взглянула на него глазамиогоньками, развернувшись, степенно ушла с тропки и скрылась между деревьями. Стас перевёл дух, покрутил головой, скинул рюкзак, достал нож, прицепил его к ремню джинсов и осторожно пошёл по тропинке.
Татьянина мыза появилась перед ним сразу, словно выросла из-под земли. Стас был здесь четырнадцать лет назад, но ему показалось, что он словно вчера ушёл отсюда, настолько знакомо всё выглядело. За тёмными досками забора была видна всё та же старая изба, вокруг которой шумели на ветру те же старые яблони. Сквозь открытую настежь калитку он пошёл по вросшим в дёрн камням дорожки к дому. Дверь беззвучно открылась и Татьяна Тимофеевна вышла на крыльцо. Казалось, появление Стаса её ничуть не удивило.
Ощущение возврата в прошлое захлестнуло его ещё сильнее: за прошедшие годы баба Таня практически не изменилась. Он вспомнил, что ещё тогда, когда он приехал сюда мальчишкой, его поразило полное несходство Татьяны Тимофеевны с его бабушкой. Её сестра баба Лида была полноватой улыбчивой старушкой, этакой хрестоматийной бабушкой в очках, с непременным вязаньем и вечной готовностью поделиться поучениями из личной сокровищницы житейской мудрости.
А Татьяна Тимофеевна была высокая, статная, с годами лицо её не становилось менее красивым, но делалось всё темнее, словно чем старше она становилась, тем больше тепла и света от окружающего мира ей требовалось. Прямая, как палка, она ходила ловкой, совершенно не старушечьей походкой, а пепельно-белые от природы и потому не подвластные седине волосы заплетала в толстую косу.
— Здравствуй, Славик.
Ещё одно детское воспоминание возникло из небытия: никто, кроме бабы Тани, так не звал его. Он не любил уменьшительных форм от своего имени и за Славика (как и за Стасика), когда был помоложе, мог и по морде дать. Но в речи Татьяны Тимофеевны это имя, как ни странно, оказывалось на своём месте, не дразнило, а ласкало.
Она была немногословна. Когда после бани, сидя на веранде, Стас отдавал должное пирогам с ежевикой, машинально следя за искривлениями своего отражения в золотом боку самовара, Татьяна Тимофеевна молчала, и, казалось, думала о чём-то своём, разглаживая фольгу распечатанной шоколадки. Выслушав его рассказ об Олесе, она обошлась без дежурных сочувственных фраз, а только покачала головой.
— Сам, гляжу, о смерти думаешь? Мол, жить незачем, когда всё немило.
Голос у неё был ровный, без возраста.
— А жил-то ты всего ничего. И видел — того меньше.
Стас хотел возразить, но почему-то промолчал, словно язык прикусил.
Татьяна Тимофеевна подпёрла щёку рукой. На пальце блеснуло тонкое серебряное колечко.
— У меня знакомые прошлым летом гостили, в этом году снова приедут, так всякую снасть оставили. Утром посмотри в сарае, там и удилища, и лесы, и лодка надувная найдётся. Рыбу-то ловить умеешь? Вот и наловишь мне рыбки. Тесак-то чего нацепил?
— Татьяна Тимофеевна, я тут волчицу видел…
— А… ну волкам в лесу добычи без приезжих докторов хватает. Так что не бойся. Ты сам-то не охотник?
Стас мотнул головой.
— А как угадал, что волчица, а не волк?
— Показалось так…
Татьяна Тимофеевна хмыкнула.
— Ну да ладно, ступай с утра рыбку ловить. На Горелое озеро от калитки налево прямая стёжка выведет. Не ошибёшься.
… Проснувшись на рассвете, Стас взглянул в окно и замер. Возле калитки сквозь туман виднелись два обращённых друг к другу силуэта. Высокую фигуру в джинсовом сарафане и платке на плечах он узнал сразу. Сидевший рядом остроухий звериный силуэт был ему тоже знаком. Ему вдруг показалось, что он слышит безмолвный разговор, где нет слов, только почти физически ощутимое взаимное тепло окутывает эту пару. Потом ему показалось, что баба Таня и волчица медленно поворачивают головы в его сторону, и Стас отскочил от окна.
4
«Чего только не учудит перегруженная психика … Вот у меня уже и сирены на утесах поют… и в воздухе растворяются… и баба Таня с волками дружит…»
Стас с удилищем на плече и ведром в руке медленно шёл по тропинке к дому. Полумрак пронзали иглы пробивавшихся сквозь хвойные кроны солнечных лучей. Из-за этого чередования тени и света он не сразу заметил фигуру в старой коричневой плащ-палатке, стоявшую поперёк тропинки. Когда Стас подошёл вплотную и замедлил шаг, человек откинул капюшон и произнёс:
— День добрый.
Стас непроизвольно поморщился от уже знакомой интонации и с неприязнью посмотрел в голубоватые глазки священника. Под распахнутой плащ-палаткой на старике была выцветшая штормовка и тренировочные штаны с вытянутыми коленями, заправленные в густо вымазанные глиной резиновые сапоги.
— Добрый, — отозвался Стас. Разговаривать ему не хотелось, и он решил, что если за пару фраз разговор не будет исчерпан, то он просто отодвинет старика плечом с тропинки и пойдёт своей дорогой.
— На Горелом озере небось рыбачили? И как — клюёт? Улов хорош?
Манера священника закидывать собеседника короткими вопросами не изменилась. И, как тогда в церкви, Стас почувствовал неожиданный приступ неприязни.
—
