Генерал-губернатора оккупированной Польши, повешенного тремя годами ранее в Нюрнберге за убийство четырех миллионов человек. Вехтер тоже обвинялся в «массовых убийствах» — расстрелах и казнях более ста тысяч человек, и это еще по скромной оценке.
В Риме «Рейнхардт» очутился, находясь в бегах. Он считал, что за ним, обвиненным в «преступлениях против человечества» и в «геноциде», охотятся американцы, поляки, СССР и евреи. Он надеялся перебраться в Южную Америку.
Его отец был назван в истории болезни «Йозефом», что соответствовало действительности. В графе «имя» стоял пропуск. «Рейнхардт» называл себя Альфредо, но настоящим его именем было Отто.
В графе «занятие» значилось «писатель», и это было не вполне ложью. Отто Вехтер писал письма жене, вел дневник, хотя нечасто к нему обращался; как мне предстояло узнать, записи в этом дневнике делались с сокращениями или даже с использованием кода, что затруднило их расшифровку. Он также сочинял стихи, а в последнее время, соскучившись по развлечениям, написал сценарий кинофильма и даже манифест о будущем Германии, озаглавленный «Quo Vadis Germania?» — «Камо грядеши, Германия?».
В бытность свободным и могущественным он ставил свою подпись под документами, превратившими его потом в объект охоты. Его фамилия появлялась под важными письмами и постановлениями. В Вене он оборвал карьеры тысяч людей, включая двух своих университетских преподавателей. В Кракове он распорядился построить гетто. В Лемберге запретил работать евреям. Поэтому занятие пациента точнее было бы определить как и адвокатскую практику, и деятельность на посту губернатора и в звании группенфюрера СС. В последние четыре года он был сосредоточен на собственном выживании, скрывался, планировал бегство и надеялся, что у него это получится.
В истории болезни был указан его возраст — 45 лет. На самом деле он был на три года старше и недавно отметил очередной день рождения.
В графе «семейное положение» значилось «холост». В действительности он был женат на Шарлотте Блекман, к которой обращался в своих письмах Лотте или Ло. Она нежно называла его Хюмхен или Хюмми. У них было шестеро детей, а могло родиться еще больше.
Римского адреса указано не было. Собственно, он тайно проживал в монашеской келье на верхнем этаже монастыря Винья Пиа на городской окраине в излучине Тибра. Он любил плавать.
В истории болезни не уточнялось, что больного доставили в больницу два монаха из Винья Пиа.
О его состоянии в истории болезни говорилось:
По словам пациента, с 1 июля он не может есть; 2 июля у него поднялась температура, 7 июля появились признаки желтухи. У пациента повышен уровень сахара, обследование выявило болезнь печени — острую злокачественную желтуху (icterus gravis)[3].
Как следует из других источников, за время пребывания в больнице Святого Духа у него побывали три посетителя. Один из них был епископом, близким ранее к папе Пию XII. Другой — врачом, работавшим во время войны в германском посольстве в Риме. Третьей была некая прусская дама, жена итальянского ученого, мать двоих детей. Она навещала больного ежедневно: в воскресенье, на следующий день после поступления в больницу, дважды в понедельник, один раз во вторник. В среду 13 июля она наведалась к нему в пятый раз. Она приносила гостинцы: фрукты или кусочек сахару, как советовал врач.
Посещения давались прусской даме нелегко. В первый раз ее строго допросил охранник, сочтя, что она недостаточно убедительно объяснила цель визита. Ей советовали не говорить лишнего, проявлять скромность, называться простой верующей. Она последовала совету, и охранник смягчился. Теперь ее уже узнавали.
Посетительницу поразили размеры палаты Бальиви. «Прямо как церковь»[4], — скажет она жене больного (которой, если верить истории болезни, не существовало). Ей понравилась прохлада просторного помещения, позволявшая отдохнуть от дневной жары, настигавшей ее по пути из дому по Пьяцца деи Квирити, мимо фонтана, по поводу которого Муссолини сказал однажды, что четырем голым женщинам нечего делать в сквере.
Она вошла в палату Бальиви, миновала маленький придел, повернула направо и подошла к койке больного. Поздоровавшись, она произносила слова утешения, вытерла ему лицо мокрым холодным полотенцем, поменяла пропотевшую сорочку. Села рядом, на извлеченный из-под койки низкий табурет. Появление нового больного на соседней койке заставило ее аккуратно подбирать слова.
Сам пациент почти не мог говорить. Для лечения инфекции ему делали внутривенное вливание пенициллина, который снижал жар, но лишал сил. Ему велели меньше есть и пить: кофе с молоком, несколько капель апельсинового сока, столовую ложку декстрозы. Врачи советовали поберечь желудок.
С каждым визитом посетительница замечала перемену в больном. В понедельник он был слаб и мало говорил. Во вторник выглядел посвежевшим, стал разговорчивей: спрашивал о письмах, которых ждал, высказывал надежду, что старший сын, тоже Отто, сумеет его навестить до конца лета.
Нынче его слова звучали обнадеживающе, хотя сам он выглядел ослабевшим. «Мне становится гораздо лучше», — утверждал он. Она дала ему чайную ложку апельсинового сока. Он четко мыслил, глаза светились.
Он даже сформулировал длинную мысль: «Если Ло пока что не может прийти, это неважно, потому что этими долгими ночами я чувствовал, что она рядом со мной. Я счастлив, что между нами такая тесная связь. Она полностью меня понимает, все происходило и происходит так, как нужно»[5].
Внутри у него все горело, но боли он не чувствовал. Казался спокойным, лежал неподвижно, держал посетительницу за руку. Она рассказывала, как провела день, описывала свою жизнь в Риме, детей. Прежде чем уйти, она легонько погладила его по лбу.
«Я в хороших руках, — сказал он ей на прощанье. — Увидимся завтра»[6].
В половине шестого прусская дама простилась с пациентом, зарегистрированным под фамилией Рейнхардт. Она знала, что конец близок.
Тем же вечером его навестил епископ. По сообщению пастыря, перед тем как скончаться у него на руках, Рейнхардт сделал предсмертное заявление о том, что он стал жертвой отравления и опознал своего отравителя. Пройдет много лет, прежде чем о словах, предположительно сказанных им наедине епископу, станет известно другим людям.
Следующего дня больной уже не встретил.
Спустя несколько дней прусская дама написала Шарлотте Вехтер, вдове, письмо на десяти страницах. В нем она описала свою встречу с Вехтером несколько недель назад, вскоре после его приезда в Рим. «От него я узнала о вас, о детях, обо всем, что было ему дорого в жизни»[7]. Рейнхардт поведал ей о своих трудах до и во время войны, а также в последующие годы, проведенные высоко в горах. В письме говорилось о его неугомонности, в нем содержался также намек на
