— Красивая голова, умная, — одобрительно сказала Бел Бел. — А как ты его назвала?
— Ураганом, — ответила Мирри. — Он родился в наихудшую погоду две ночи назад. А твоего как зовут?
— Таура, в честь ветра. Он тоже родился той ночью. Они будут добрыми друзьями не меньше года.
Матери с глубокомысленным видом покивали головами: так повелось у диких лошадей, что юные жеребята держались какое-то время вместе после того, как покидали матерей. И это продолжалось до тех пор, пока они не достигали того возраста и той силы, которые позволяли им драться за одну или двух кобыл, чтобы начать создавать собственный табун.
Ураган и Таура с любопытством обнюхали друг друга, а потом оба повернулись к своим матерям, чтобы пососать молока.
Наступили весенние солнечные дни, трава росла свежая, зеленая и нежная. Обе кобылы не покидали поляны с травой, они ели траву, нежились на солнце, пили холодную чистую воду и скоро снова сделались сильными и гладкими. Суровая зима осталась позади, и молока у них для жеребят было вдоволь. Те тоже окрепли, играли, и скакали, и катались по траве.
Вскоре они научились узнавать больших клинохвостых орлов, парящих в небесной синеве высоко над ними, распознавали крики горных сорок и не боялись дружелюбных больших серых кенгуру или маленьких коричневых кенгуру валлаби.
Жеребята не уступали друг другу ни в силе, ни в росте, и как только они смогли следовать за своими мамашами на далекие расстояния, Бел Бел и Мирри, которым не терпелось уже присоединиться к своему табуну, на рассвете двинулись на юг.
Они шли между скал по горному кряжу, поросшему снежными эвкалиптами, и поздно утром вышли на огромный открытый склон, который был частью глубокой котловины среди холмов. Бел Бел и Мирри остановились на границе леса, чтобы поговорить со своими жеребятами.
— Никогда не выбегайте на открытое пространство, не осмотревшись как следует, — предупредили они.
Жеребята не увидели ничего, кроме крутизны, покрытой снежной травой, и отвесных скал, уходящих куда-то вниз, а в другой стороне — каменистый, поросший лесом склон.
— Там мы проведем часть лета, — объяснила Бел Бел. — Людям и скоту там не пройти, зато для нас будет вдоволь корма.
Ни Таура, ни Ураган не поняли, о чем идет речь.
— Там, внизу, — продолжала Мирри, — течет река Крекенбек. Вода в ней вкусная, прохладная, ее хорошо пить в жаркие дни, а кое-где на песчаных берегах молодым есть где покататься по песку.
Наконец брамби вышли на открытый склон, не отдаляясь при этом от спасительного леса. Таура и Ураган испытывали приятную усталость, так что им даже не хотелось резвиться. Вскоре они заснули на солнцепеке. Довольные Бел Бел с Мирри паслись неподалеку. Вокруг царил покой. Слышалось, как поодаль течет река, полноводная и бурная после таяния снегов, да иногда крики сорок, но в остальном стояла глубокая тишина. Даже кобыл стало клонить ко сну, как вдруг раздалось пронзительное ржание напуганного Тауры.
Бел Бел резко повернулась и увидела, что жеребята вскочили на ноги и сына ее в этот момент пытается схватить человек. Бел Бел заржала, призывая Тауру, а затем галопом поскакала в ту сторону, готовая напасть на человека. Жеребята, обезумевшие от страха, бежали ей навстречу, их длинные ноги так и мелькали.
Бел Бел услыхала яростное ржание Мирри позади себя. Человек повернулся и бросился наутек в сторону леса.
Кобылы прекратили бешеную скачку и остановились, чтобы обнюхать с головы до ног своих дрожащих отпрысков и убедиться, что они целы и невредимы.
Бел Бел была за то, чтобы преследовать человека.
— Он не скотовод, у него не было ни лассо, ни кнута, — настаивала она.
— Верно, — отозвалась Мирри, — но у одинокого человека в горах может быть с собой ружье. Нет, забираем жеребят и уходим. — Она обернулась к Урагану. — Имей в виду, сынок, это был человек. Никогда не подходи близко ни к нему, ни к его жилью, ни к загонам для скота и для прирученных лошадей. Человек сделает тебе больно, он поймает тебя, наденет на голову кожаные ремни, лишит свободы, окружит тебя загородкой, а если ты укусишь или лягнешь его, то будет тебя бить.
От страха пот выступил у нее на коже, и жеребят еще сильнее охватила дрожь.
— А тебе, Таура, — добавила Бел Бел, — я уже говорила: ты должен научиться бегать со скоростью ветра, ибо тебя будут преследовать за светлую окраску и за серебряную гриву и хвост, потому что охотники захотят разъезжать на тебе верхом по твоим родным горам. Опасайся человека!
Все еще в поту от страха, матери увели жеребят вниз, спускаясь мелкими шажками по крутому склону, точно призраки проскальзывая между деревьями.
Шли они так довольно долго и наконец приблизились к верховью реки. Тут лошади пошли медленнее, то и дело останавливаясь и принюхиваясь.
— Человек, наверно, шел из этой хижины, но он еще не вернулся, — проговорила Бел Бел.
— Тут могут быть и другие. — Ноздри у Мирри задрожали.
— Свежим дымом не пахнет.
— Все равно, давай спустимся еще пониже и перейдем через реку там, а не близко к хижине.
Бел Бел вытянула переднюю ногу и почесала о нее ухо.
— Жеребята очень устали, — сказала она. — Лучше провести ночь около воды. Сами напьемся, и молока у нас будет для них больше.
Этим вечером они спали далеко от истока реки Крекенбек, которая бежала и журчала рядом, но время от времени, когда налетал порыв ветра с севера, обе кобылы морщили носы и бормотали сквозь зубы: «Дым!» И потому, когда вышла луна, они разбудили жеребят, заставили их подняться на усталые ноги, и начался долгий подъем на хребет Мертвой Лошади.
Добравшись до самого верха, они смогли бы опять отдохнуть. Однако подъем уже занял у жеребят несколько часов, поэтому когда они нашли болотце, все напились воды, и матери позволили своим малышам улечься на мягкую землю и поспать до рассвета.
Дальше путешествие пошло легче, и Бел Бел с Мирри уже не так нервничали. От хижины они ушли уже далеко и, наоборот, приблизились к пастбищу, где брамби паслись зимой и весной, пока снег не сойдет полностью. Люди их здесь никогда не беспокоили.
Когда-то, много-много лет назад, с заснеженного гребня четверо людей промчались вниз на деревянных досках, прикрепленных к ногам. У одного из них было лассо, и он поймал гнедого жеребенка. Они хохотали и вообще вели себя, в сущности, как безумные — всего-навсего хотели отрезать несколько прядей от его хвоста, заплести и прикрепить их себе на куртки. Вот такая ходила легенда среди диких лошадей, ее слыхал каждый жеребенок. Но это случилось давным-давно, и до той поры, когда сюда пригонят скот на лето, людей на Каскадах не ждали.
Уже наступил вечер, когда все четверо посмотрели вниз, в узкую долину, отходящую от Каскадов, и увидели там пасшийся родной табун. В тот же момент огромный золотисто-каштановый жеребец, вожак табуна, поднял голову, увидел их и издал пронзительный и громкий приветственный клич.
