Старший и даже не Гвардеец. Погибший был любимым сыном Дракулы. Его наследником, тем, кому, несмотря на всю скопившуюся за жизнь подозрительность даже к самым близким, он не побоялся передать дар «Отца Чудовищ». Его первенец, самый дорогой для Императора человек.
Дальше уже было поздно взывать к голосу разума обезумевшего от горя и ярости отца. Тот просто метался от одного рыцаря к другому, обращая их в кровавый туман, тем самым всё быстрее и быстрее заряжая так взволновавшее фамильяра заклинание…
Монстр-фамильяр, колыхая массой щупалец, завис в воздухе, наблюдал за творящейся кровавой вакханалией и впервые не знал, что ему делать… Оставить всё как есть и надеяться, что вражеская магия не сможет уничтожить его партнера? Попробовать его обездвижить и подать сигнал, чтоб Дракулу вынесли за пределы уже видимого невооруженным глазом ритуального контура?
Он наделся на первое, пытался организовать второе (только так, чтоб в процессе его друга не прирезали бы враги), а так же отчаянно старался разобраться, можно ли развеять или нарушить потенциально опасное колдовство.
Он делал всё, что мог. На пределе своих сил. Но этого оказалось недостаточно.
Миг — и мир пронзила резкая вспышка. А когда нестерпимое сияние утихло, на месте, где только что находился Дракула, красовался котлован, материю из которого словно вырезали из этого мира…
— «Вот и закончился путь Величайшего правителя современности, Императора и Первого Вампира!» — печально вздохнул одноглазый монстр, наблюдавший, как остатки вампиров в ярости добивают своих врагов, — «Да и Империи твоей, Влад, похоже, пришел конец. Ведь наследник твой погиб, и теперь я не смогу присмотреть за твоей семьей и нашими творениями.»
Фамильяр печально вздохнул, чувствуя, как мир неотвратимо отторгает его… Конечно, он мог бы попытаться что-то предпринять, ухватиться за тень шанса удержаться здесь. Но он даже не стал пытаться… Слишком уж больно по нему ударила потеря друга. Как физически — ведь вместе с ТАКОЙ смертью Дракулы была повреждена существенная часть его тела, так и духовно.
Окинув взглядом последний раз этот мир, монстр отвернулся и сам нырнул туда, куда его тянули законы мироздания…
Глава 1
Если ты наткнулся на что-то фантастическое — составь план исследований и запишись к психиатру.
Надо рассматривать все варианты.
Правило гениального академика № 74
Черт! Как же болит голова! Боль отдается куда-то в переносицу и под глаза, прокручивая перед внутренним взором бесконечный калейдоскоп бессвязных картинок. Так что разлепить веки представляется отдельным актом мазохизма. Мазохистом я не был, поэтому просто замер с закрытыми глазами, стараясь не двигаться. «Только бы не инсульт! Только бы не инсульт!» — застучала паническая мысль. Уффф. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Откуда такой резкий запах хлорки? Пытаюсь успокоится и собрать воедино свое самоощущение.
Так. Кто я? Я ученый-генетик и известный предприниматель. Вроде бы… Точно! В прошлогоднем журнале Форбс в списке богатейших людей России моя фамилия располагалась на семнадцатом месте. Василий Николаев! Понятно, не Ходорковский с Березовским, узнаваемость имени и фамилии среди народа куда как меньше. Только вот где теперь эти самые Березовские, да Ходорковские?… Как говорится, иных уж нет, а те далече. Хм, что-то еще царапает… какая-то мысль. Васька Николаев… вдруг ясно вспомнилось, как я (?) сегодня утром шел через проходную своего завода…. Ну, да, точно! Еще, отвлекшись на сдобную фигуру Грушки Афиногеновой, узелком с едой задел обитый железным уголком ящик, зачем-то поставленный в узком коридоре. Результат — разбитая полуштофовая бутылка с молоком, подмокший ломоть хлеба и ругань в мой адрес со стороны вохровца Петровича, которому внезапно добавилось лишней работы с мытьем полов на подведомственной территории.
Стоп, стоп, стоп! Какие узелки, какие вохровцы? Что за безумный набор воспоминаний?! Ведь точно помню, я — крупный бизнесмен и ученый! Черт! Да еду, если внезапно заработаюсь, мне из лучших московских ресторанов привозят! Или нет? В памяти внезапно промелькнули детские воспоминания о голоде и сосущее чувство в животе, возникающее через несколько часов работы в цеху. Так… А как же ковид? Больница? Космонавты? Глаза всё-таки придется открывать — нужна информация «со стороны». Даже если вокруг никого нет, посмотрю на ладони — по внешнему виду собственных рук можно определить, какие из воспоминаний… реальные, что ли? Интересно, что увижу? У шестидесятитрехлетнего пожившего мужчины руки точно не такие, как у шестнадцатилетнего подростка.
Яркий свет резанул по глазам! И боль! Она словно ждала этого момента, чтобы раскаленной иглой снова впиться в переносицу и набатом врезать по вискам. Однако прежде, чем заслезившиеся глаза сами собой закрылись, смог уловить главное: холеными, волосатыми руками бизнесмена, ученого и мецената с его безупречно обработанными ногтями тут и не пахло. Жилистые, мозолистые пятерни с въевшимися следами машинного масла и окалины. Хоть какая-то определенность, однако, успокоила. Сразу пришла утешительная мысль: «значит молодой, проживу подольше».
— О! Кажись, наш стукнутый очнулся! — послышался возглас совсем рядом. — Гля, как руками дергает!.
Попытался взглянуть на мир еще раз. Повторно это далось куда легче. Сквозь щелочки глаз свет еще резал глаза, но уже почти терпимо, да и головная боль как-то отодвинулась на третий план, смытая новизной впечатлений. Огляделся, насколько позволяло лежачее положение. Да, это вам не Рио-де-Жанейро! Дощатый, грубо побеленный потолок, одеяло ветхое и вытертое, с небелёным полотнищем вместо пододеяльника, непривычно грубым наощупь. Зато на дальней стене в верхней её части натянули транспаранты: «Вставай Товарищ с койки! Вперед — к новой жизни!», и чуть ниже: «В стране где здоровье твоё берегут. И легок. И радостен пролетарский наш труд!». Палата же (а ничем другим помещение, сплошь заставленное кроватями с лежащими на них людьми, быть не может) человек на десять-пятнадцать. И сосед, кудлатый седой старикан с окладистой бородой, как у Карла Маркса, нависающий надо мной с изучающим взглядом.
— С возвращением тебя, паря!
— Что со мной? Где я? — Извечные вопросы.
— Известно где. В заводской больничке, — принялся разъяснять текущее положение дел словоохотливый старик. — Тебя часа два как принесли. Сказали, авария в кузнечном цеху. Неужто не помнишь?
— Смутно, — вроде, и в самом деле начал припоминать, как наш старший мастер, Трофимыч, с брюзжанием и такой-то матерью что-то подправлял в механизме заевшего парового молота. А потом грохот, свист пара и… уже в больничке лежу.
Долго разлеживаться не дали. Очевидно, доктору кто-то сообщил, что новый пациент очнулся. Эскулап появившийся в сопровождении парня и девушки в белых халатах (то ли санитары, то ли интерны), сразу как пришёл —
